Рейчел Кляйн - Дневник мотылька

Ждать Люси стало уже невмоготу, и я решила прогуляться до станции. В магазинчике возле аптеки я углядела французскую общую тетрадь в сафьяновом переплете — темно-красном в разводах, с широким черным корешком — настоящая книга, только с чистыми страницами. Всеми забытая, она чудесным образом завалялась в недрах магазина и ждала меня. Я схватила и понесла свою добычу на кассу, крепко прижимая к груди, — как бы кто-нибудь не вздумал у меня ее отнять. Тетрадь напомнила мне любимые папины блокноты. Это был знак: я должна ее купить. Теперь я заполню ее словами, как это делал папа: исписывая и страницы, и поля, и даже форзацы короткими, лишь ему одному понятными фразами. Никто не узнает об этой тетради, даже Люси.

Все летние каникулы я зачитывалась книжками о Клодине. Так мне было легче перенести разлуку со школой. Вот бы и у меня слова слетали с пера так же легко, как у Колетт, — самые верные слова. Я даже положила на стол книгу «Клодина в школе» [1] «Клодина в школе » — первый роман из серии автобиографических книг Сидони Габриель Колетт (1873–1954), классика французской литературы XX в. — специально для вдохновения. Уж она-то знает, каково это — быть запертой, в таком месте, где все твои чувства вертятся вокруг таких же девочек, где ты, конечно, ждешь парня своей мечты, но, только обнимая подругу, чувствуешь покой и умиротворение.

На этих страницах уже слишком много печальных мыслей. Нужно начать заново — не торопясь, взвешивая каждое слово. Все должно быть безупречно. Спешить мне некуда. Я раскрываю дневник, разглаживаю ладонью глянцевые листы в зеленую линеечку и снимаю колпачок с чернильной ручки с золотым пером, которую мама подарила мне на шестнадцатилетие. Корпус ручки такого же цвета, что и дневник, — темно-красного, приятно ощущать ее вес в руке. Я наполняю черными чернилами старую стеклянную чернильницу, которую нашла в комнате для занятий. В воздухе разливается терпкий запах. Так пахнет писатель. Первым делом я проставляю номер каждой страницы в правом верхнем углу. Сто пятьдесят пять листов, но я собираюсь писать на обеих сторонах. Триста десять страниц — должно хватить.

Я трудно привыкала к школе. Долгое время мне казалось, что все вокруг смотрят на меня с жалостью. И терпеть не могут это ощущение — им противно жалеть меня. Может, хоть этот год будет счастливее — мы с Люси теперь живем в смежных комнатах. Я так мечтала об этом. На следующий год придется думать о поступлении в колледж. Нужно будет все начинать сначала.

До сих пор не верится, что нам так повезло. Я вытянула один из первых номеров во время жеребьевки, и поэтому нам было из чего выбирать. Моя комната побольше, зато у Люси есть камин, и еще у нас теперь своя собственная ванная — как раз между нашими комнатами. В ней по-домашнему уютно и просторно. Там сквозные двери, и мы можем ходить друг к дружке в гости, когда нам вздумается, не спрашивая разрешения у миссис Холтон. Нужно только внушить ей, что мы паиньки и чистюли и с нами не будет никаких хлопот. Правда, никто в жизни не сказал бы, что с Люси могут быть какие-то хлопоты. Она просто лапочка. В прошлом году миссис Данлоп караулила нас денно и нощно, требуя, чтобы мы во время тихого часа сидели каждая в своей комнате. Пакость какая! В этом году мы всех перехитрили.

Пусть бы этот год никогда не кончался.

Не выйду из своей комнаты, пока Люси не приедет. Никого не хочу видеть, кроме нее.

Дверь… Люси?

Нет, не Люси. Вошла новая девочка из комнаты напротив. Странно — новенькая в выпускном классе. И она каким-то образом умудрилась получить большую отдельную комнату и с ванной, и с камином! В этом году все наши, кроме Софии, живут в одном крыле. София хотела отдельную комнату, но она тянула жребий последней, и ей досталась комнатушка со стороны фасада, одно хорошо — в двух шагах от нас. Камины есть только на втором и на третьем этажах. А новеньких обычно селят на четвертом, в крошечных каморках для горничных — жалких остатках после жеребьевки. Там им приходится терпеть соседство восьмых и девятых классов, да еще мисс Мак-Каллум, которую за глаза прозвали Мак-Мопс — очень уж она смахивает на престарелого бульдога. А эта новенькая, наверное, состоятельная девушка, и мисс Руд старается произвести впечатление на ее родителей.

Я люблю воображать, как все происходило в те далекие времена, когда Резиденция была настоящим отелем. Богатые постояльцы искали здесь «отдохновения», что бы это ни означало. Они катались верхом на пони по зеленым лужайкам, играли в крокет, пили чай на террасах, а после ужина устраивали балы в банкетном зале.

В известном смысле с тех пор ничего не изменилось, разве что теперь здесь настоящее девичье королевство.

Когда мы с мамой впервые проехали сквозь резные чугунные ворота школы Брэнгвин и перед нами предстало здание Резиденции, мне почудилось, что я вижу волшебный сон. Да нет же — сны не бывают так похожи на явь. Я перенеслась в иное место и время — туда, где краснеют островерхие черепичные крыши, где горбятся каменные своды, где кирпичные трубы, увенчанные зеленоватыми медными колпаками, устремлены в небо, словно оружие с поля боя: стрелы, пики, алебарды. И школа превратилась в старинный замок. Стояла зима, все лужайки и длинную, чисто выметенную аллею припорошило снегом. Заснеженные поля казались бескрайними, необозримыми.

А школа и ее атрибуты: форма, «совместная трапеза», звонки, распорядок — строгий, как те красные крыши и медные шпили, — все было тщательно продумано и сбивало с толку. Даже не знаю, как я сумела привыкнуть. Первое время я думала, что вот-вот уеду, пока в один прекрасный день не прозвучало вдруг: «На перемене приходи на лестничную площадку — я буду ждать». И хотя лестниц в школе множество, я точно знала, какую площадку она имеет в виду — ту, что сразу за библиотекой. И не пришлось мне на нее недоуменно пялиться.

Новенькую зовут Эрнесса Блох. Довольно хорошенькая — длинные темные волнистые волосы, бледная кожа, вишневые губы и черные глаза. Вот только нос ее портит — длинный и слегка крючковатый. Слово «хорошенькая», правда, не совсем подходящее — слишком уж девчоночье. Может, все дело в том, с каким достоинством эта девушка себя держит. Эрнесса очень вежлива, но в ней нет ни капли робости. Говорит она без акцента, но все равно чем-то напоминает иностранку. Она заглянула на минутку — хотела узнать, в котором часу подъем и обязательно ли являться к завтраку. Она пожаловалась, что долгая дорога ее совсем измотала, и я предложила отметиться вместо нее завтра утром.

— Если это не затруднит, — сказала Эрнесса.

Наконец-то! Теперь уж точно Люси!

София влетела ко мне вчера после ужина.