Эльмира Нетесова - Женатые холостяки

Ленка знала, что ей обломится за такое. Еще при первом разъезде попыталась она достать Федьку в морду. Тот рассвирепел, приметив, куда прицелилась баба, и сходу поддел ее на кулак. Не рассчитал во зле, и влепил со всей силы. Баба, сделав тройной кульбит, влипла в угол, не дыша, и оставалась там до самого утра. Никто к ней не подошел, не помог встать, не дал глотка воды, не пожалел, и, конечно, не извинился.

Федька спокойно спал, отвернувшись к стене. Его не волновало, жива ли баба, может ее нужно отскрести от стены и от пола?

Ленка стонала, хотелось бабе, чтобы ей пожалели, но не тут-то было. Встав утром с постели, мужик умылся, сам себе приготовил пару бутербродов, запил их чаем и, одевшись, сказал уже с порога:

— Слышь ты, мандолина неумытая, если еще бухнешь, своими «клешнями» размажу по стене как клопа! Ни на что не гляну! — хлопнул дверью и ушел на работу.

Ленка мигом выкарабкалась из своего угла. Пошла к зеркалу, глянула на себя и заплакала. Вся рожа почернела и опухла. Глаз не видно, только узкие щелки. Нос расплылся, губы отекли, вывернулись. Самой на себя смотреть было страшно. Куда с такой рожей идти в магазин, из дома не выйти в этом виде. А голова болит несносно. Похмелиться бы! Но как и чем?

Ленка пошарила по карманам, в халате разыскала заначник и позвонила соседу, такому же алкашу как сама:

— Слушай, давай похмелимся. Я откидываюсь, так лихо! Шурши ко мне, родимый. Подлечимся оба. Не то сдохну!

Соседа Веньку уговаривать не пришлось. Тот пришел мигом и через десяток минут оба сидели за столом на кухне, разливали по стаканам водку, глотали нетерпеливую, горячую слюну. Ну, вот и все! Выпили одним духом не чокаясь. Не до церемоний и этикета.

Ленка квашеную капусту руками из миски гребет, пихает в рот, забыв о вилке. Венька хлебом занюхивает. Он уже успел позавтракать дома. И даже опохмелился, тройным одеколоном, какой жена называла «коньяк три косточки» и лечила им суставы. Но мужик никогда не отказывался от халявного угощения. Едва глянув на соседку, понял вмиг, почему сама не пошла в магазин за водкой. В таком виде кто ее обслужит? И пожалел бабу:

— Ну и уделал тебя Федька! Все рыло изувечил, падла! А спроси за что? Кому мы мешаем? Вот я к примеру! Тихо канал на своей койке. Никого не трогал. Плохого слова не брякнул. Спал, как младенец. А тут моя кадушка с работы приперлась. Рабочий класс возник, ёти его в качель. Ее озлило, что я не встретил, не встал перед ней на цирлах. Влетела в спальню фурией и давай меня месить еще не проснувшегося. А знаешь за что? За ерундель! Видишь ли, я на койку в сапогах лег, всего-навсего! Но ведь койка моя! Как хочу, так и ложусь. Мне сапоги не мешали. А бабе ни по себе стало. Ну, вот брехни по совести, стала бы ты Федьку за это колошматить?

— Не-е! Пусть хоть голиком канает урод, лишь бы на выпивон отстегнул, — достала из банки соленый огурец, захрустела им. И предложила:

— Давай по махонькой! — подставила свой стакан. И выдохнув, заметила:

— А ведь полегчало, что ни говори, башка уж не парит и не гудит. Если б не похмелка, до вечера не дотянула.

— А я вчера домой на рогах приполз. Меня старик Поликарпыч угостил. Я у него с балкона весь хлам вытащил и сбросил в машину, какая мусоропровод выгребает. Поверишь, почти полный кузов нагрузил. Ну, дед на бутылку раскололся. Я и тому рад, а баба как отворила шайку! Как завоняла! Вроде хуже меня во всем свете нет. Грозила с квартиры выпихнуть. Я ей по локоть отмерил. Мол, такой же хозяин, как и ты. Будешь кобениться, саму выкину. А взамен семнастку приведу. Ух, как завопила! Уж я и кобель, и прохвост! А ведь за всю жизнь ни разу ей не изменил. Все от того, что не кобель, просто люблю выпить.

— А кто не любит? Да нету таких на свете. Я по телику видела, что даже негры в Африке нашу водку любят. Во! Куда она добралась! Так ежли черные ее оценили, как нам свою не лить? Да без ней жизни на земле не станет! Верно, говорю? — допила водку до дна.

— Вот ежли б всякому человеку давали бы с утра по пузырю нашенской, народ про болячки позабыл. Хворать разучились бы.

— То верно! Болеть было б некому и некогда. Вона я вчера наклевалась браги, весь день как воду пила. Ну кому от того худо? Спала, что убитая! Так возник с работы мой козел, давай меня дергать. Где ужин, почему в квартире бардак, постирай ему рубаху, носки и трусы. Я и прозвенела, а что у самого руки в жопе? Берись и сделай! Не велик барин. А он базарит:

— Тогда ты тут, зачем завалялась? И давай меня жучить по всем кочкам. Я и не выдержала, сколько фузить можно? Покатила на него полным паровозом, оторвалась от души. Он кипел весь. Сорвался, когда достала по рылу.

— Кого? — не понял Вениамин.

— Понятно его!

— Ну, это ты круто отмочила! Он же урыть тебя мог. У Федьки руки и кулаки каменные. О том все базлают. То-то гляжу у тебя рожа толще жопы стала. Видать, удачно на кулак поддел. Во, змей! Не поглядел, что родная баба! Все они полудурки! И моя такая! Ну, это ж надо! Сапоги с меня сорвала, чуть ли не с ногами из жопы вырвала. И давай меня ими колотить по башке, по спине, по харе! А они не мытые, тяжелые. Я только под койкой от ней спрятался. Иначе до смерти забила бы, дура малахольная. Утром встал, весь как есть в синяках и шишках. От макушки до пяток уделала. Даже уши опухли. Нет, никто нас не понимает и не жалеет, — скульнул мужик жалобно.

— Это точно. И не любят, гады, — согласилась Ленка.

— Другие колятся, таскаются, дерутся, мы же тише воды, никого сами не заденем.

— Зато нас достают! — мрачно заметила Ленка и, вспомнив угрозу мужа, вдруг испугалась:

— Ладно, Венька! Похмелились и будет. Надо в квартире прибрать, да жрать приготовить. А то вернется мой козел, всю подхвостницу ощиплет. Да еще при мамке испозорит, как последнее говно. А она ему верит.

— Нешто Федька с Прасковьей корефанит? — округлились от удивления глаза соседа.

— Еще как! Он для ней сын, родней меня, — призналась баба, убирая со стола.

— И вступиться за тебя, бедную, некому, — посочувствовал мужик, уходя.

Ленка взялась убирать в квартире. К обеду кое-как управилась. Потом к плите встала. Провозилась долго; почти до вечера. Там и о себе вспомнила. Покуда помылась, переоделась, время и вовсе прошло, вот-вот Федька с работы вернется. Баба намазала лицо кремом, спрятав под ним синяки. Заметила, что опухоль с лица почти спала. Ленка уже легче шевелилась.

Она враз увидела машину мужа, въехавшую во двор. Федька сразу глянул на окна своей квартиры, приметил жену. Достал из кабины сумку с продуктами, заспешил домой. И только подошел к бабе, тут же отпрянул и сказал зло:

— Опять бухала! Я же предупреждал!

— Ни в зуб ногой, ни в одном глазу! Я даже макового зернышка в роте не держала! — клялась баба.

— Я тебе дам маковое зерно! Башку сверну мигом. Только этого мне не хватало! И не отпирайся, ты нынче уже похмелилась! Я по запаху чую! Небось с Венькой бухали? Когда уж захлебнетесь, алкаши проклятые? Баба хуже мужиков!