Фэй Уэлдон - Подруги

— Прекратите, мне страшно! — кричит Минни. — Прекратите, вы, оба!

Минетта хочет сказать: «А теперь скажи, чтобы он ушел», но губы не повинуются ей. Эта капля переполнит чашу. Признание факта рискованно: оно облекает плотью несуществующее.

Эдгар оборачивается. И понимающе улыбается — усмешкой нормального человека, снисходящего к выходкам безумца. Затем снимает с вешалки плащ Минетты, хотя на нем самом все равно нет ни единой сухой нитки, и бежит сквозь ветер к машине, проверить, закрыты ли окна.

Минетта дорожит своим плащом. Он от Бонни Кашен и обошелся ей в сто двадцать фунтов, хотя для Эдгара он стоит только пятнадцать с половиной: было двадцать три, но его уценили. Минетта пока не попадала в нем под дождь и не знает, выдержит ли он такой ливень. Однако возразить Эдгару она не может. Он только взглянет на нее с откровенной неприязнью и скажет: «Но я думал, он от дождя. Ты говорила, что это плащ. Если это действительно плащ, почему нельзя ходить в нем под дождем? Или ты солгала? И это вовсе не дождевик?»

Минетта скорее готова лишиться дождевика, который может сесть от воды, чем выслушать такое. Действительно глупо — тратить деньги на бесполезную тряпку в ущерб всему остальному. Эдгар, конечно, прав. Был бы прав, если бы знал. Минетта сама не может порой понять, зачем столько лжет.

Голова у нее идет кругом.

Кресло в конце стола выглядит пустым. Человек без глаз убрался из дома; фигура Эдгара, бредущего вдоль живой изгороди в наброшенном на голову дождевике, смутно маячит в густой дымке капель. А вдруг в него попадет молния? И он рухнет замертво? Нет. Никогда. Если окна машины открыты, кто виноват? Она? Или Минни?

— Я попросил бы тебя следить за Долей: она не захлопнула дверцу.

Значит, все же ее вина, она — мать Доли.

— И почему ты не разбудила ее? Такая великолепная гроза.

И он бежит наверх (Минетте в жизни не стать такой же примерной матерью) разбудить разомлевшую, отяжелевшую ото сна младшую дочь, показать ей грозу и, посадив на колени, объяснить природу и действие электрического разряда; Минетту он полностью игнорирует. Когда Эдгар недоволен — а недоволен он почти постоянно, ибо в Минетте столь много возмутительных качеств, — он предпочитает просто не замечать ее.

Эдгар, Минетта, Минни и Доля вместе наблюдают грозу из окна. О счастливые семьи!..

Гроза уходит, и канонада, гремя и сверкая, вскоре перемещается за холмы. Неожиданно гаснет свет. Где-то повреждена линия. Никто и вскрикнуть не успевает, даже Доля. Просто в доме вдруг воцаряется тьма. Но как непроглядна она на природе…

— Итак, — говорит Эдгар. — Где спички? Где свечи?

В самом деле, где же они. Дрожащая Минетта безуспешно пытается отыскать их, ощупью передвигаясь по безмолвному, населенному призраками дому. Как глупо — видеть, что надвигается буря, знать (наверняка!), что грозы в деревне чреваты перебоями с электричеством, и не отложить заранее свечи и спички! Эдгар находит пропажу; он знал, знал с самой первой минуты, где они.

Все идут спать. Эдгар и Минетта поднимаются по лестнице. Он молчит. Он не желает с ней разговаривать. Минетта сама заводит разговор.

— Ну, — говорит она, — тебе еще повезло. Он всего-навсего выключил свет. Этот твой человек без глаз.

Он не утруждает себя ответом. Что можно сказать сумасшедшей? Все бессмысленно.

Эдгар спит, отодвинувшись на край двуспальной кровати, враждебный и неприступный даже во сне. Так будет еще ночи четыре, а может, и пять. Минетта лежит с открытыми глазами около часа, потом все же проваливается в тупое, не приносящее свежести забытье.

С утра она деланно улыбается и оживленно щебечет, словно светская леди в модном универсаме. Дети ничего не должны замечать. Подметая перед завтраком пол, она обходит кресло с решетчатой спинкой. Человек без глаз испарился, но что-то витает в воздухе.

Эдгар готовит завтрак. При детях он чопорно вежлив, но наедине с Минеттой хранит ледяное молчание, упорно не замечая ее заигрываний. И она умолкает тоже. Он украшает яичницу лютиками и ставит на стол перед девочками. Попробуйте. Минетте смутно запомнилось, что лютики ядовиты, она где-то читала об этом и робко лепечет о своих опасениях, и Эдгар демонстративно кривится. Больше она не произносит ни слова.

Лютики, разумеется, не приносят вреда, никто ими не отравился. Конечно, она просто напутала. К ленчу Эдгар приготовит омлет, салат из лютиков и крапивный суп. Это будет занятно, говорит он. Жить от земли — все равно мы все к этому скоро придем.

Минни и Доля хихикают и визжат, срывая крапиву. Если сжать покрепче, она не так жалит. Минетта тоже смеется за компанию, хотя сердце ее ноет от боли. Дети любят отца. Отец любит детей.

После ленча — омлет из роскошных, свежих, питательных деревенских яиц (правда, белок жидковат и растекается в миске, и Минетте понятно, что этим яйцам по меньшей мере дней десять, но понятно и то, что разумнее промолчать), салат из лютиков и отварная крапива, очень похожая на шпинат, — Эдгар говорит: сегодня мы едем на Камбер-хилл, к поселению железного века. Доля хнычет, вообразив кишащих на склонах Железных людей, но Минни успокаивает ее: чепуха, несколько кочек да рытвин в жесткой траве, могильные холмики и заброшенные раскопки, ну и, конечно, пейзаж, а если вдруг повезет — парочка древних кремней.

— А зачем тогда туда ехать? — удивляется Доля, но ей никто не отвечает. — Мы пойдем ножками? А там будут коровы? Я натерла мозоль.

— Что в имени, то и в натуре, — констатирует Эдгар.

Минетта задумывается: интересно, что же первично. В рассеянности она сует Минни и Доле фасованное печенье. Эдгар возражает. Искусственный сахар, фабричная дрянь, разрушающая зубы, пищеварение, нравственность. Какая она мать?

Минетта хочет сказать: «Они же голодны», но не осмеливается, зная ответ наизусть. С чего они голодны? Они только что ели.

В машине Долю тошнит, потом тошнит Минни. Тошнит не сильно, и обе аккуратно освобождают желудок, высунувшись из машины. Эдгар не останавливается. Он говорит:

— Не надо было давать им печенья. Я знал, чем это кончится, — но все же сбрасывает скорость.

Эдгар, Минетта, Минни и Доля. Печенье, лютики и отварная крапива. Что-то лишнее, чем-то приходится поступиться.

Они объезжают вокруг холма, прекрасного в своей первозданной дикости. Трава на нем мокрая от ночного ливня. Это природная крепость: землистые склоны отвесно срываются вниз от широкой площадки плато, усеянного курганами, меж которых мирно пасутся овцы. Некогда здесь жили и умирали люди, печалились, радовались, отражали врага — и уходили навеки, оставляя под низким куполом неба частичку себя, загадочную и непостижимую.

Эдгар ставит машину в четверти мили от дороги, ведущей через каменистую равнину к холму и огибающим укрепления тропкам. Путь будет неблизкий. Минни отказывается идти, это ее привилегия — папиной дочки. Она останется в машине слушать радио. Передача о природе, о повадках сарычей, успокаивает она отца.