Рубен Абелья - Тень иллюзиониста

Леандро привык нанизывать события своей жизни на прочную ось истории. Он помнил, что когда Армстронг, как великан, шагал по поверхности Луны, он, Леандро, сидел в «Авеню» и впервые держал за руку вдову Гуарас. Или что спустя двадцать лет новость о падении Берлинской стены, объявленная по радио, застала его голым перед зеркалом в ванной, подавленного внезапным и окончательным выводом, что он стал старым. Это железное свойство памяти Леандро распространялось и на Беато. Последний визит Беато на улицу Луны, о котором Леандро никогда не забудет, совпал с войной в заливе, когда у всех было такое ощущение, что мир движется к своему концу. Многие годы Леандро объяснял эту свою привычку страхом остаться одиноким на обочине истории, непричастным к движению ее огромных шестеренок. Но однажды он открыл истинную причину. Он оглянулся на свое прошлое и понял, что с течением времени именно история оказывается погребенной под событиями незначительными, что связь между его жизнью и историей всего человечества похожа на брак по расчету, мнемотехнический трюк, благодаря которому проще вспоминать прошлое.

Как и всем остальным жителям улицы Луны, ему не хватало Беато, и он месяцами ждал его приезда. Обычно тот приезжал в ноябре, в разгар бабьего лета, когда весна как будто ненадолго возвращается для того, чтобы открыть двери непогоде. Но в том году зима пришла без посторонней помощи в середине октября, и казалось, что пронизывающий холод и густой покров тумана, сопровождавшие ее, уже никогда не отступят. Осталось позади время рождественских праздников — промозглое и нескончаемое, — когда людей грела только надежда, тщетная надежда: вдруг небо проявит неожиданную доброту, распахнется и пустит к ним солнце и Беато. Февраль подходил к концу, и пошли слухи, что тот уже не приедет.

Беато хранил в своей памяти сотни лечебных рецептов, волшебных фокусов, песен, формул любовных напитков и советов от уныния. Ему приписывали множество способностей. Говорили, что он умеет ставить диагноз по радужной оболочке глаза, музыкой прогонять печаль и приступы меланхолии, а также вызывать духов. Он готовил настои: страстоцвет — от бессонницы, гамамелис — от угрей, календулу — от женских болезней. Поговаривали, что он вылечил от фригидности фрау Беккер, немку-булочницу, заставив ее несколько раз прослушать «Серенаду» Гайдна. Сирсе, жена лавочника Мартина, клялась, что сбросила пять килограммов благодаря «Женитьбе Фигаро».

Беато путешествовал в ветхом фургоне, единственным украшением которого было очарование старины. Непогода и время стерли со стен фургона большую часть краски, только кое-где оставался тонкий растрескавшийся слой пастельных тонов. С обеих сторон возле окон сохранилась полустертая надпись PRICE. Беато любил рассказывать, как его дом на колесах уцелел во время пожара, в 1958 году уничтожившего цирк PRICE, и как он давал приют знаменитым клоунам, фокусникам, укротителям диких зверей и акробатам.

Впервые Беато наведался на улицу Луны, когда генерал Франко бился в агонии в окружении докторов и капельниц. Он просто остановил свой фургон на тротуаре, и в тот же миг рядом выросла полицейская машина. Дверца справа от водителя открылась, и появился полицейский с огромными усами и фиолетовым нарывом на щеке. Он подошел к Беато, запрокинув подбородок, держа в руке резиновую дубинку.

— Парковка здесь запрещена, и торговля с рук тоже. Убирайтесь, — в голосе его смешались в равной степени презрение и боль.

Беато некоторое время разглядывал налитые кровью глаза полицейского, его лицо, отекшее от мучительных бессонных ночей.

— Зубы, да? — спросил он спокойно.

Полицейский утвердительно кивнул, на этот раз без презрения, сломленный невыносимой болью.

— Этой беде можно помочь. Идите сюда.

Полицейский недоверчиво поглядел по сторонам, не зная, как поступить. В конце концов победила боль. Он махнул своему напарнику, чтобы тот ждал его в машине, так и торчавшей посреди улицы, и скрылся в фургоне.

Он вышел через пятнадцать минут, вздутие на щеке уменьшилось наполовину, а из-под усов проглядывала улыбка облегчения. К тому времени пробка, вызванная остановкой полицейской машины, вылезла за пределы улицы Луны и росла с каждой секундой. Машины гудели в удушающем облаке выхлопных газов.

Полицейский аккуратно забрался в машину, ощущая с наслаждением отсутствие боли.

— Этот волосатый меня вылечил, — сказал он своему напарнику.

— Да? А как?

— Никак. Положил мне руку на больную щеку, и все.

Новость молниеносно распространилась по участкам. Перед фургоном образовалась длинная очередь хворающих полицейских, и Беато провел остаток дня, бесплатно врачуя недуги служителей закона. Начальник полиции, которого, как поговаривали, Беато вылечил от импотенции с помощью настоя чабреца, отблагодарил его, выписав разрешение на ежегодное посещение улицы Луны без уплаты налогов. Этот документ должен был оставаться в силе даже после смерти генерала Франко, и на него не могли влиять ни изменения в политической жизни страны, ни исторические пертурбации.

Леандро провел бессонную ночь перед телевизором, с замиранием сердца наблюдая войну, смысла которой не понимал. Экран озарялся вспышками выстрелов. Танки, как обезумевшие шахматные фигуры, двигались по черной доске ночи. Через каждые несколько минут нервный репортер рассказывал о последних событиях в зоне конфликта. Устав, Леандро встал, чтобы выключить телевизор, и взял с журнального столика свой дневник. Снова устроившись в кресле, он стал листать страницы и почувствовал, как в эти мгновения легко, словно привидение, он парит над временем — тем самым временем, которое неустанно, год за годом его разрушало, пока не превратило в старика. Леандро выбрал одну из прошлогодних записей, сделанную им во время визита Беато, и прочитал вслух:

«Вчера Беато творил чудеса. Как только в его руках исчез белый голубь, послышался голос Паниагуа, который заглушил аплодисменты. Он просил повторить тот же трюк с его женой. По его тону не было похоже, что он издевается или шутит. По-моему, это был скорее крик отчаяния, как будто наружу вырвалось его самое сокровенное желание. Наверное, остальные подумали так же, потому что внезапно перестали аплодировать и с удивлением уставились на супружескую пару.