Ричард Бротиган - Генерал Конфедерации из Биг Сура

Я уже научился вставать по стойке смирно и салютовать глазами невидимому флагу — флагу того, кто соглашается заниматься стряпней, — когда раз в два-три дня Ли Меллон провозглашал:

— Кажется, пришло время печь хлеб.

Это потребовало времени и усилий, но я добился своего, и могу теперь его есть: твердый, как камень, в дюйм толщиной, безвкусный, похожий на Бетти Крокер (16), отправляющуюся в ад, или на тысячу солдат, марширующих по дорогам Вирджинии — миля за милей по диким просторам.

Сразу после ужина я решил, что не буду слушать кваканье лягушек, уже собравшихся перед закатом в пруду, а, забрав пердеж и отрыжку, посижу в одиночестве у себя в будке и почитаю Экклезиаста.

— А я посижу здесь и почитаю лягушек, — перднул Ли Меллон.

— Что ты сказал, Ли? Я не слышу. Эти лягушки. Говори громче, — перднул я.

Ли Меллон встал, бросил в пруд здоровенный камень и проорал:

— Кэмпбельский суп!

Лягушки умолкли. Камня и крика им хватало на несколько секунд, после чего все начиналось снова. Ли Меллон держал в будке целую груду камней. Лягушки начинались с одного квака, за первым следовал второй — и так до тех пор, пока к хору не присоединялась 7452-ая лягушка.

Самое смешное, что, посылая в пруд метательный снаряд, Ли Меллон должен был кричать именно «Кэмпбельский суп!». Чтобы понять, какой именно крик в комплекте с прицельным камнеметанием, лучше всего действует на лягушек, Ли Меллон экспериментировал сначала с известными ему ругательствами, потом с бессмысленными наборами звуков.

Он оказался хорошим исследователем, и методом проб и ошибок выяснил, что самый сильный страх нагоняет на лягушек фраза «Кэмпбельский суп!». Так что теперь вместо того, чтобы выкрикивать скучную бессмыслицу, он орал на весь Биг Сур «Кэмпбельский суп!»

— Так что ты хотел сказать? — пернул я.

— Я посижу здесь и почитаю лягушек. Ты что — не любишь лягушек? — перднул Ли Меллон. — Именно это я и хотел сказать. Где твой патриотизм? Между прочим, на американском флаге тоже есть лягушка. (17)

— Я пойду к себе в будку, — перднул я, — читать Экклезиаста.

— В последнее время ты слишком часто читаешь Экклезиаста, — перднул Ли Меллон. — Насколько я помню, там читать-то особенно нечего. Последи за собой, сынок.

— Всему свое время, — сказал я.

— Нет, динамит для этих лягушек слишком хорош, — сказал Ли Меллон. — Надо придумать что-нибудь поинтереснее. Динамит слишком быстро действует. У меня появилась идея.

Пытаясь утихомирить лягушек, Ли Меллон перепробовал множество разных способов. Он кидал в них камнями. Он лупил по пруду метлой. Он лил туда полные ведра кипятка. Как-то он даже выплеснул в пруд два галлона прокисшего красного вина.

Одно время он ловил в сумерках лягушек и бросал их в ущелье. Каждый вечер он отправлял вниз не меньше дюжины пленников. Это продолжалось неделю.

Потом Ли Меллону вдруг пришло в голову, что лягушки выбираются из ущелья наверх. Он сказал, что это занимает у них дня два.

— Чертовы твари, — сказал он. — Там высоко, но они карабкаются.

Он так разозлился, что следующую пойманную лягушку бросил в камин. Сперва лягушка стала черного цвета, потом стала ниточкой, и наконец ее вообще не стало. Я посмотрел на Ли Меллона. Он посмотрел на меня.

— Ты прав. Это не метод.

Полдня он собирал камни и цеплял к ним веревки, а вечером, наловив лягушек, привязал им на спину по камню и бросил в ущелье.

— Это их задержит. Труднее будет выбираться наружу, — сказал он, но средство не подействовало, поскольку лягушек было слишком много; через неделю ему надоело это занятие, и он вернулся к метанию камней и крикам «Кэмпбельский суп!»

По крайней мере, нам ни разу не попалась в пруду лягушка с камнем на спине. Это было бы уже слишком.

В пруду плавали две небольших змеи, но они могли съесть за день не больше двух лягушек. Толку от них было немного. Требовались анаконды. Наши змеи были скорее декоративны, чем функциональны.

— Ладно, оставляю тебя с лягушками, — перднул я. Первая уже квакнула, сейчас должны были подключиться остальные — ад надвигался со стороны пруда.

— Запомни мои слова, Джесси. У меня есть план. — Ли Меллон постучал себя пальцем по лбу — так обычно проверяют на спелость арбузы. Результат оказался положительным. У меня по спине пробежали мурашки.

— Спокойной ночи, — перднул я.

— Да, действительно, — перднул Ли Меллон.

Я шел к себе будку. По пути слушал, как где-то внизу бьет по камням океан. Я прошел через огород. Чтобы его не клевали птицы, огород накрыли рыболовной сетью.

И, как обычно, я налетел на мотоцикл, разложенный вокруг моей постели. Мотоцикл был любимым животным Ли Меллона. Он лежал на полу в количестве сорока пяти частей.

Не реже двух раз в неделю Ли Меллон говорил:

— Надо собрать мотоцикл. Он стоит четыреста долларов. — Он никогда не забывал добавить, что мотоцикл стоит четыреста долларов, но за этими разговорами ничего не следовало.

Я зажег лампу и спрятался за стеклянными стенами будки. Мое жилище было меблировано так же, как и все остальные будки. У меня не было стола, стульев и кровати.

Я спал на полу в спальном мешке, а два камня служили мне тумбочками. Лампа стояла на мотоциклетном двигателе, и это было удобно, потому что я мог направлять свет так, как мне нужно.

В будке имелась грубо сколоченная дровяная печка — произведение Ли Меллона; холодными ночами она давала кое-какое тепло, но стоило прозевать момент, когда ей требовалась новая порция дров, и будка вновь погружалась в холод.

И, конечно, именно здесь я читал ночами Экклезиаста — по очень старой Библии с тяжелыми толстыми страницами. Сначала я каждую ночь читал его целиком, потом стал каждую ночь начинать сначала, затем по одному версе за ночь, теперь же меня интересовали знаки препинания.

Фактически, я их считал — каждую ночь по одной главе. Я завел себе специальный блокнот и заносил их туда аккуратными колонками. Блокнот назывался «Пунктуация в Экклезиасте». Мне нравилось это имя. Напоминало конспект по инженерному делу.

Перед тем, как строить корабль, всегда считают, сколько понадобится заклепок и каких размеров. Мне было интересно, какие заклепки скрепляют Экклезиаст — прекрасный сумрачный корабль, плывущий по нашим водам.

В конце концов, мои колонки расположились следующим образом: первая глава Экклезиаста содержит 57 знаков препинания — из них 22 запятые, 8 точек с запятыми, 8 двоеточий, 2 вопросительных знака и 17 тире.

Вторая глава Экклезиаста содержит 103 знака препинания — из них 45 запятых, 12 точек с запятыми, 15 двоеточий, 6 вопросительных знаков и 25 тире.