Иван Лазутин - Суд идет

— Да ты не боись, годишься! Ты только не робей, побойчей держи себя, а там я скажу тебе точно, что пондравишься. Девки смелых любят. А что годы твои, то ты тоже не боись.

— Это конечно, только я-то не смелый. Да потом в Москве у меня есть жена.

— Жена?.. — Дед сердито сплюнул и поднял на Дмитрия глаза. — А какого же ты дьявола глаза лупишь на молоденьких девок да меня, старого дурака, в грех вводишь?!

— А того дьявола, дед Евстигней, что и ты, когда в германскую стоял в Москве… то того… поди, женатый был.

Дед хитровато погрозил пальцем.

— Ишь ты, сукин сын, говорун какой! Ну и говорун! В карман за словом не полезешь. Научился в Москве на собак брехать! Палец в рот не клади.

— А то как же, деда? Москва — она большая. — Мягко коснувшись плеча Евстигнея, Дмитрий добавил: — Ну ладно, дедунь, я сейчас по делам иду в центр. На днях уезжаю. Заходи провожать. Найдется чарка.

— Спасибочко! — Дед снял фуражку и склонил седую, как снег, голову. — Зайду обязательно. Только ты тогда кликни меня, Митяшка, а то я сам-то и не услежу.

— Хорошо, хорошо, кликну, — уже на ходу ответил Дмитрий.

Пол в кабинете Кирбая устлан большим толстым ковром, который, по слухам, был конфискован в тридцать седьмом году у репрессированного инженера. За спиной майора, над головой, висел в добротной дубовой раме портрет министра государственной безопасности Берия. На просторном столе с резными точеными краями лежали три синие папки и стоял свинцовый чернильный прибор. В углу стоял высокий несгораемый сейф, в замке которого висела связка ключей. Прямо перед столом друг против друга стояли два жестких стула с высокими спинками. Больше в кабинете мебели не было.

Майор посмотрел на часы и нажал кнопку. Почти в ту же секунду в кабинет вошел дежурный старшина.

— Слушаю вас, товарищ майор!

— Шадрина вызвали на сколько часов?

— На двенадцать ноль-ночь, товарищ майор.

— Что же это их светлость опаздывает?

— Не знаю, товарищ майор! — вытянувшись, отвечал старшина.

— Доложите, как придет.

— Есть!

Старшина вышел. Как только захлопнулась за ним дверь, Кирбай позвонил в райком комсомола.

— Дайте мне Реутова! Ах, это сам Реутов? Ну и прекрасно, прекрасно! Что-то у вас, голубчик, вчера нервишки разыгрались?

Кирбай сонно зевнул и, с неохотой выслушивая Реутова, лениво качал головой. Потом он оживился.

— Что вы говорите?! Демократия? Ай-ай-ай!.. — Майор кисло улыбнулся и закрыл глаза. — Что такое демократия, я уже знал тогда, когда вы, товарищ секретарь райкома комсомола, ходили под стол пешком. Вам это ясно? — И уже более раздраженно, как-то сразу прогнав сонливость, продолжал: — Ваше счастье, что случилось это в конце схода и что о причине вашего исчезновения, кроме меня, никто не знает… Что? Что бы было в противном случае? А была бы очень пренеприятная вещь: срыв политической кампании государственного значения. И боже упаси, если б кто-нибудь последовал вашему примеру и покинул сход!

В кабинет вошел дежурный старшина.

— Товарищ майор, прибыл Шадрин!

— Пригласите.

Кирбай бросил телефонную трубку, не закончив разговора с Реутовым.

Дмитрий вошел в кабинет и, поздоровавшись, неторопливо прошел к столу.

— Прошу садиться. — Кирбай сделал почтительный жест в сторону свободного стула.

— Благодарю. — Шадрин сел и взглядом остановился на портрете Берия.

— Вы здешний, товарищ Шадрин?

— Да, здешний.

— Ваши документы?

Дмитрий подал паспорт и отпускное удостоверение. Кирбай внимательно просмотрел их, вернул документы обратно и устало покачал головой.

— Тем горше становится, когда видишь, что так ведет себя член партии, да еще юрист по профессии.

— Я вас не понимаю.

— Вы меня прекрасно понимаете, товарищ Шадрин. Давайте начистоту. Скажите, зачем вам понадобилось на сходе просить слова? Чтобы встать на защиту нетрудовых элементов, которые были осуждены сходом?

— Вы имеете в виду Бармина и Цыплакова?

— Да, я имею в виду их.

— Я с вами не согласен.

— А именно?

— То, что я видел на сходе, было верхом беззакония и позорного насилия. Мне не хочется повторять то, что сегодня ночью пришлось высказать второму секретарю райкома партии.

— Почему же вы не хотите повториться?

— Вам будет скучно слушать дважды одно и то же. Ну, если вам так хочется — я повторюсь. — Шадрин выложил на стол пенсионное удостоверение Бармина, его орденскую книжку и, не глядя на майора, повторил все, что он ночью высказал Круглякову.

Пока Дмитрий говорил, Кирбай не проронил ни слова, ни разу не перебил. Только левая бровь его, выгибаясь крутой дугой, выдавала волнение.

— Вы кончили? — стараясь быть спокойным, спросил майор.

— Да, я кончил.

— Так вот, товарищ Шадрин, все, что вы сказали, это не больше не меньше, как мальчишество, как вмешательство не в свои дела. Вы что думаете — я не знаю, что Бармин — инвалид Отечественной войны? Знаю. Бармин здоров, как лошадь. Он нас с вами еще переживет, а вы вздумали опекать его. Если б вы знали, кого защищаете! — Кирбай покачал головой. — Пьяницу, дебошира, хулигана!.. От него весь район стонет!

— Этого я не знаю. По крайней мере, этого никто не высказал на сходе.

— Прежде чем вступаться в дела, нужно их знать, товарищ Шадрин. Тем более, не мне вас учить, вы сами юрист.

— Зачем вы меня пригласили, товарищ майор?

— Я вас вызвал, а не пригласил.

— Пожалуйста.

Кирбай откинулся в кресле, взвешивая взглядом своего собеседника.

— Шадрин Николай Спиридонович, случайно, не доводится вам родственником?

В прищуре глаз майора Дмитрий заметил нетерпеливое ожидание.

— Да, он мне доводится двоюродным дядей по отцу.

— В каком году он репрессирован как враг народа?

— В тридцать седьмом.

— Вы его помните?

— Очень смутно.

— А в анкете при поступлении в партию и при поступлении в университет вы указали эту биографическую деталь?

— В анкете?.. — спросил Шадрин. Сейчас он не помнит, писал ли он или не писал о двоюродном дяде в биографии и анкете. В одном он был твердо уверен: на все вопросы анкеты он ответил правду.

— Странно… Странно… — Майор пробарабанил пухлыми пальцами о стол. — Даже очень странно. А при окончании университета, когда оформлялись на работу, тоже упомянули своего дядю?

— Это что — допрос?

— Нет, это не допрос. Это самое обычное рабочее выяснение некоторых биографических моментов, которыми я занимаюсь по роду своей профессии.

— Так зачем же вам понадобились мои анкетные данные?

— Чтобы знать, что за человек, вернее, какова политическая физиономия человека, который разжигает в сельском населении недовольство местными органами власти и тем самым в какой-то степени срывает мероприятие государственного значения.