Сэмюэл Беккет - Недовидено недосказано

Белые стены. Было время. Белые как в первый день. Все дело в том что нет ветра. Никогда ни дуновения. Все что нахлынет уже никогда не отхлынет. И чудо солнце их пощадило. Великое солнце былых времен. Значит восточный и западный фасады — обязательно. Южный скат крыши — тоже не беда. Но другой. Эта дверь. Осторожно. Тоже черная? Тоже черная. И крыша. Черепица. И еще. Мелкая черная черепица — она тоже из той разрушенной усадьбы. Отягощенная историей. На исходе своей истории. Вот дом недовиденный недосказанный. Снаружи. Было время.

Переменился камень манящий ее если взглянуть на него снова уже без нее. Или это она меняет камень увиденная рядом с ним. Теперь он наклонен. Не то назад не то вперед. Почему он так похож на набросок — только ли от природы? Или об этом позаботилась слишком человеческая рука которую вынудили остановиться. Как руку Микеланджело изваявшего бюст цареубийцы. [16] — Как руку Микеланджело изваявшего бюст цареубийцы . — Имеется в виду незавершённый бюст Брута, работу над которым Микеланджело начал спустя два года после убийства флорентийского герцога Алессандро Медичи (1537). Если нельзя чтобы больше не было вопросов пускай хотя бы на них больше не будет ответа. Гранит без вопросов редкостно разнообразный. Черная как смоль яшма торжествующая над белизной. Спереди как сказать искалечена черными зарубками. Граффити столетий которые тщетно вопрошает глаз. Зимой перед входом она грезит порой что видит как он сверкает вдали. Пока последние юго-западные лучи косо ударяют в ее полуотвернувшееся лицо. Такой недовиденный камень один на своем месте на рубеже полей. По дороге с цветами изо всех сил стараясь идти прямо она запаздывает. А на обратном пути руки пустые. Миг передышки перед следующим перегоном. К одному или другому жилищу. Изо всех сил стараясь идти прямо.

Вот они рядом. Не касаясь друг друга. Под бьющими искоса еще последними лучами они отбрасывают на северо-восток длинные параллельные тени. Итак вечер. Зимний вечер. Всегда будет вечер. Всегда зима. Или ночь. Зимняя ночь. Больше не будет барашков. Не будет цветов. С пустыми руками она будет ходить на могилу. А потом однажды не сможет пойти. Или не сможет вернуться. Решено. Две тени так похожи что можно их перепутать. Но одна все же словно из менее прозрачного материала она плотнее. Неподвижнее. А вторую под упорным взглядом все-таки начинает бить легкая дрожь. И пока они так стоят друг против друга остановка солнца. То есть земли. Она возобновляет паденье не раньше чем они начинают расходиться в разные стороны. Тогда по ее лицу по полям а потом по гальке скользящим шагом идет еще живая тень. Делаясь все длиннее и вместе все бледнее. Но никогда не истаивает совсем. А сверху над нею парит глаз.

Огромная плоскость циферблата. [17] — Огромная плоскость циферблата . — Отсутствие цифр на циферблате говорит о том, что обитательница хижины не подвластна больше течению времени. Каждое новое деление, на которое указывает стрелка, проживается как не связанное с другими мгновение. Именно в мгновении, не имеющем протяжённости, смерть становится событием , а не процессом. Ничего больше. Белый диск разделенный на минуты. Или даже секунды. Шестьдесят черных точек. Ни одной цифры. Одна-единственная стрелка. Тонкая черная стрелочка. Движется толчками не тикая. С деления на деление переносится таким мгновенным скачком что только видя ее на новом месте можно понять что она передвинулась. Могут пройти целые ночи а может доля секунды или невесть какой промежуток пока она перепрыгнет с деления на деление. Никогда отметим для точности никогда ни через одно не перескакивая. Предположим что в момент своего возникновения она показывает на восток. Следовательно пробежала с присущей ей безупречной уверенностью первую четверть своего последнего часа. Если только это не его последняя минута. В этом случае в иные ночи можно сомневаться — можно отчаиваться — в том что она хоть когда-нибудь доберется до самого конца. Хоть когда-нибудь укажет на север.

Вечером она вновь возникает у окна. Когда не ночь то вечер. Если она хочет вновь увидеть Венеру ей надо будет открыть окно. Этого еще не хватало. Сперва отодвинуть занавеску а потом открыть окно. Опустив голову она ждет пока сможет. Может быть думает о тех вечерах когда это ей удалось слишком поздно. С приходом темной ночи. Но нет. И в голове тоже ожидание и ничего больше. Занавеска. Если рассмотреть ее поближе под покровом этого мертвого времени она в конце концов выдает свою сущность. Черный плащ похожий на тот виденный нами служивший одеялом. Свисает с карниза вниз головой распяленный с изнанки как скелет на прилавке. Там где виднее всего ниспадают рукава. И так же мелко подрагивает как крючок для ботинок и прочее. Другое новшество — место стула совсем рядом с окном. Это чтобы обеспечить глазу достаточный угол прицеливания в прекрасную цель которая выше чем на первый взгляд недовзгляд. Как пусто отныне пространство. Можно ходить без конца и без краю взад и вперед в потемках. Внезапно одним движением она отодвигает плащ и вновь задергивает его поверх неба такого же черного как плащ. Вечно эта внезапность! А потом? Осторожно. Сесть? Лечь? Выйти? Она в нерешительности. Наконец колебания маятника подхватили ее. Раскачка от стены до стены по оси север-юг. В дружелюбной тьме.

Она пропадает. Вместе со всем остальным. Уже недовиденное заволакивается туманом или опять недовиденное уничтожается. Предательски блестят предатели-глаза их предательство подтверждает предательское слово. Только туман надежен. Туман с полей. Она уже там. Вот-вот доберется до гальки. Потом до дома окольными тропками. И пускай закрывается глаз. Все равно он ничего не увидит кроме тумана. И более того. Сам превратится в туман. Как сказать про туман. Скорей как недосказать про туман раньше чем он затопит все. Свет. Предательским словом. Туман свет. Великий. В котором ничего уже не разглядеть. Не сказать. Спокойно.

На лицо еще ложатся последние лучи. Но оно остается таким же бледным. Таким же холодным. По касательной к горизонту замирает заходящее солнце на время пока длится это изображение. Это значит земля летит кувырком. Кажется тонкие губы уже никогда не разожмутся. Над очерчивающими рот костями — недонамек на плоть. Едва ли на этой сцене разыгрывалось когда-то зрелище поцелуев полученных и возвращенных. Или только полученных. Или только возвращенных. Главное запомнить тончайший изгиб в углах губ. Улыбка? Возможно ли это? Тень старинной улыбки [18] — Тень старинной улыбки… — Это «недовиденная» улыбка напоминает улыбку Джоконды. проступившая наконец раз и навсегда. Словно рот недополуувиденный в последних лучах которые внезапно ее покидают. Вернее это она их покидает. Уходит назад в темноту улыбаться вечно. Если это вообще улыбка.