Иван Лазутин - Черные лебеди

— До семи часов, — Растиславский пожал Лиле руку и помог ей выйти из машины.

— Нет, нет, Григорий Александрович. Ничего определенного… Я рада, что познакомилась с вами, но…

Лиля хотела сказать еще что-то, но он перебил ее:

— В девятнадцать ноль-ноль я жду вас в машине у этого подъезда, — с этими словами Растиславский сел рядом с шофером и громко хлопнул дверцей. Лиля что-то сказала, но он не расслышал ее слов.

Машина резко рванулась. Когда «Победа» выехала из переулка, Растиславский оглянулся назад. Лили у подъезда не было.

«Что подумает Николай Сергеевич, если я скажу ему об этом банкете? Он и без того сплошной клубок нервов», — подумала Лиля, поднимаясь по тускло освещенной лестнице.

После первого пролета она остановилась: сердце в груди билось так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу.

Струмилин был не один. У него сидел товарищ по работе, тоже врач. Лиля видела его не однажды и знала, что они вместе со Струмилиным вот уже шестой год работают над препаратом, который (если его удастся получить) будет открытием в медицине.

— Лилечка! Сегодня у нас пир горой! Павел Сергеевич принес деньги! — в голосе Струмилина звучала детская восторженность. — Зарплата и гонорар за статью! Сегодня мы богачи!

Павел Сергеевич встал и застенчиво поклонился:

— Здравствуйте, Лилиана Петровна. И до свидания… Мне пора. Я Николаю Сергеевичу уже изрядно надоел.

Раскланиваясь и извиняясь, Павел Сергеевич на ходу надел шляпу и вышел.

Засунув в рот пальчик, Таня, насупившись, молча стояла у дивана и выжидательно, исподлобья, смотрела на Лилю. И Лиля поняла, чего ждет ребенок. Поняла, и к щекам ее горячей волной прихлынула кровь. «Вот так постепенно забывают о детях. Мачеха… Новые люди, новые волнения…» — подумала Лиля и подошла к девочке. Подняв ее на руки, она поцеловала ее в висок.

— Сейчас папа даст нам денег, мы пойдем и купим много-много конфет! — обращаясь к Струмилину, Лиля спросила: — Папа, ты дашь нам денег на конфеты?

В глазах Струмилина светилось счастье. В эту минуту он забыл о своих болях, которые холодными занозами давали себя чувствовать в левом бедре.

— Покупайте все, что хотите! Шоколад, мороженое, цветы!.. Для меня захватите четвертинку. И не забудьте зайти в аптеку, возьмите пирамидон. Что-то с утра болит голова. Да, кстати, как здоровье Светланы? Ты даже не сказала, что с ней.

При упоминании о Светлане перед Лилей сразу же предстал образ Растиславского: черные, с зеленым отблеском глаза и последние слова: «Буду ждать у подъезда ровно в девятнадцать ноль-ноль».

— У нее что-нибудь серьезное? — спросил Струмилин, заметив, как сразу внутренне потухла Лиля.

— Нет… Светлана поправилась… — глаза Струмилина были такие доверчивые, что Лиля не могла смотреть в них прямо.

— Чем ты опечалена?

— Сегодня я перед тобой провинилась. Мне даже тяжело об этом говорить.

Лицо Струмилина сразу померкло.

Лиля присела на край постели. Таня уже оделась и ждала Лилю. В руках она держала красную детскую сумочку, в которую собиралась положить конфеты.

— Там… у Светланы… ты понимаешь, Коля… сегодня… — Лиля хотела сказать, что она познакомилась с Растиславским, но осеклась на полуслове и тут же поправилась: — Меня пригласили на защиту диссертации. Так настаивали, что я чуть не согласилась.

— Когда будет защита?

— Сегодня вечером.

— И все? — спокойно спросил Струмилин, не спуская глаз с Лили. Лицо его просияло: — И чем же ты опечалена?

— Тем, что ты болен, и мы не можем пойти.

— Когда ты должна выехать?

— В семь часов за мной обещали заехать.

— Это же здорово, Лиля! Приедешь — расскажешь мне. Иначе ты зачахнешь с моими хворями, — Струмилин посмотрел на часы: — В твоем распоряжении три часа. Что ты наденешь?

— Я не поеду. Без тебя я не могу. Ты болен, а я…

— А я тебе приказываю поехать! Не поедешь — обижусь.

Лиля ждала, чтобы Струмилин настаивал сильней. Ей хотелось быть чистой перед собственной совестью.

— Спасибо, милый… — Лиля покорно смотрела в глаза Струмилина: «Как я могла подумать, что с тобой тяжело!»

— Ты сегодня курила?

— Да, — виновато ответила Лиля, щеки ее зарделись.

Она хотела что-то сказать в оправдание, но ее перебил Струмилин:

— Я знаю, что ты скажешь. Не нужно. Я верю, что ты больше не будешь курить.

Таня нетерпеливо тянула за рукав Лилю и махала пустой сумочкой. Она уже устала ждать.

В дверь кто-то постучал.

— Войдите, — крикнул Струмилин.

Вошла тетя Паша, ворчливая соседка, которая невзлюбила Лилю с самого первого дня ее появления у Струмилина.

— Ты что же это, красавица, нешто запамятовала, что твоя очередь убирать?

Лиля болезненно поморщилась:

— Простите, тетя Паша… Совсем забыла.

— Так давай начинай, а то опять, как тот раз, затянешь до двенадцати ночи.

Старушка собралась уходить, но ее остановил Струмилин:

— Тетя Паша, Лиле нездоровится. Не могли бы вы вместо нее убрать квартиру? А в следующий раз она за вас уберет.

Тетя Паша покачала головой и широко развела руками:

— Сорок лет, как холуев нет. Твоей прынцессе я не домработница!.. — с этими словами она сердито хлопнула дверью, и еще долго было слышно из коридора, как она бранила Лилю, называя ее и «финтифлюшкой», и «барыней», и еще такими словами, от которых на щеках Лили выступили розовые пятна.

Чтобы не слышать гвалта, поднятого тетей Пашей на кухне (а она не забыла и того, что Лиля все еще живет без прописки), Струмилин включил приемник на полную мощность. Стараясь перекричать музыку, он просил Лилю, чтобы она быстрее шла с Таней в магазин. Об уборке он договорится сам.

Оставшись один, Струмилин с трудом встал с постели. Опираясь на палку, он вышел в коридор и постучал в комнату тети Паши. Это была еще крепкая одинокая старушка, с утра до вечера пропадавшая на кухне.

Тетя Паша открыла дверь и развела руками:

— Ну, что? Опять: «Тетя Паша, убери…»

— Тетя Паша, прошу вас…

Старушка замахала руками:

— Ни в жись, Николай Сергеевич!.. И не уговаривай!.. Я за твою кралю убирать не буду. Вот если бы покойная Елена Ивановна попросила — слова бы не сказала, а этой нет… Я ее насквозь вижу. Знаю, чем она дышит. Не лежит моя душенька к ней. Не будет с ней житья, Николай Сергеевич. Вот помянешь меня, старуху. Уж кто-кто, а я-то знаю!

Струмилин остановил ее жестом. В голосе его звучала мольба:

— Сделайте это для меня, тетя Паша. Я хорошо заплачу. Сколько Барсуковы платят вам за уборку?

— Сколько… сколько… — ворчливо ответила старушка. — Все медные и серебряные, да еще золотые в придачу…

— Тетя Паша… Последний раз… — Струмилин вытащил из кармана хрустящую бумажку и протянул ее тете Паше.

Взгляд старушки скользнул по новой кредитке, потом остановился на Струмилине. В лице старухи появилось выражение упрека и независимости.