Анатолий Байбородин - Озёрное чудо

— Да-а… — согласился Дед Мороз, — совесть у их не ночевала. Все в наличности, в наружности — пузо, башка… тюбетейку носить — а совесть… и не ведают, с чем ее жуют. Но дождутся, фармазоны, бесы запекут на сковородке…

— Эх, Сталин бы из гроба взняся! — потешник Кеша вдруг до скрипа сжал кулак, — да развешал бы на осиновых столбах… от Черна моря до Японского… чтоб другим буржуям неповадно было. И Аверьяна бы подвялил на байкальском ветру.

— Все бы вешал… кумунис драный, — ворчливо отозвалась Баба-яга и передразнила. — Кумунис — ложись вниз… Про совесть он заговорил… Ты же, Кеша, за бутылку душу продашь… тому же Аверьяну.

— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала, — огрызнулся Кеша. — От тебя же сивухой за версту прет, можно закусывать. С чего пьешь?.. Я с горя пью — такое царство-государство просвистели…

— А кто просвистел?! — разбушевалась Баба-яга. — Вы, куму-нисты — варначье, и растащили державу — кто за деньги, кто за славу…

— В партии гниды завелись…

— А вы водку лопали да ушами хлопали…

Баба-яга смерила мелкого Кешу презрительным взглядом и обернулась к Деду Морозу.

— А вот ты, Степа, не пьешь, от того и зануда… Будь я твоя баба, давно бы захлестнула сковородником.

— Вот тебя парни и не сватают… зашибешь ведь, — ухмыльнулся Дед Мороз.

Баба-яга в ответ лихо отчастушила:

— А мне так нравятся непьющие, — вздохнула Снегурочка, умильно глядя на Деда Мороза и с укором — на Кешу Чебунина. — А то иные пьют, дерутся. Чего ее пить, эту заразу?!

— Спасибо, Нюшенька, напомнила, — спохватилась Баба-яга. — А то я уж без памяти, что у меня в ступе четушка призана-чена. Кеша, примешь с устатку? Намитинговался, устал…

— Да-а, митингуй не митингуй, с вас как с быка молока. Вам бы на печке лежать, кирпичи протирать, как Емеле. И хошь трава не расти…

— Счас по рюмочке чайку с хлебцем, и — на метлу, — она ласково огладила помело, каким здешние женки загребают жар в русской печи, куда потом суют ржаные калачи, и плеснула в кружку зелена вина. — Скоро вылетать… Прими, Степа, чтоб веселее дедморозить.

— Бросил…

— Кто подберёт, ой, наплачется, — Снегурочка смущенно и одобрительно глянула на Деда Мороза, а Баба-яга пихнула кружку в седую бороду.

— Да выпей… мужиком будешь пахнуть.

— Мне весь вечер с ребятишками играть, а я шары залью. Эко браво.

— Н-но, здоровый, как бык, — фыркнул Кеша Чебунин, занюхивая сивушный дух гнилым яблочком. — Тебе рюмка, что слону дробина.

— Веселей запляшешь, — подмигнула Баба-яга. — Без бутылки, без дуды ноги ходят не туды. Я дак приму, — она по-мужичьи, со смаком щёлкнула в горло, — такое могу отчебучить, все со смеху подохнут.

— Во-во, подохнут… — Дед Мороз искоса глянул на старую каргу. — Ноняшню зиму вылетела на метле, ёлку своротила, детей перепужала… С тобой, Шура, водиться, что голым задом в крапиву садиться. Не-е! — Дед Мороз отпихнул кружку. — Я те-перичи эту заразу на дух не переношу. И другим не советую. Так от… — но чтобы не омрачать праздник, пошутил: — Дай понюхаю. Лишь бы пахло, а наглости своей хватат.

— Люблю непьющих, — Снегурочка робко погладила Деда Мороза по плечу, всхлипнула и чуть не расплакалась от любви и умиления.

Когда Кеша Чебунин убежал — рюмки сшибать, против буржуев орать — в подсобку залетел Емеля-гармонист. Из-под ра-стёгнутой, вроде жёваной телком, зоревой рубахи, высверкнул нательный крестик, а на плече висела гармонь. Присел меж Снегурочкой и Дедом Морозом, глянул со вздохом, и, развернув гармонь, пропел страдание:

Снегурочка отозвалась, ласково глядя на Деда Мороза:

Обреченно вздохнул Емеля, отложил гармонь, и, отпыхавшись, деловито зачастил, пуча озаренные глаза:

— Веришь, Степан, играл на школьной елке, и подходит ко мне Кеша Чебунин. И шепчет: мол, в сельсовет бумага пришла от президента…

— От Кощея?

Емеля не смикитил про какого Кощея Дед Мороз обмолвился.

— В Москву меня, паря, зовет. Так и пишет: беда с министрами и алигархами— всю казну разворовали. Нету совести… Чо без догляду лежит, у их душу свербит: свистнуть охота. Все к рукам липнет…

— Да уж вся Россия прилипла, — мрачно выдохнул Дед Мороз. — Да и Кощей наш — одного поля ягода. Хрен редьки не слаще. Закрома наворовал, за бугор утортал…

Не слыша Деда Мороза, Емеля дальше пустомелил:

— Кеша говорит, президент ишо и по телефону брякнул… Короче, своим советчиком зовет… — Емеля огорченно покачал кудлатой головой: дескать, во какие дела. — Пишет: ежели с деньжатами туго, выезжай на попутках. В Москве рассчитамся…

— Мели, Емеля, твоя неделя, — отмахнулась Баба-яга.

Пустив мимо ушей насмешку Бабы-яги, Емеля смущенно покосился на Снегурочку и чуть потише досказал Деду Морозу:

— Да вот беда-бединушка… штанов путних нету. Которы ношу, дак старе поповой собаки. В этих портках и деда, и прадеда хоронили… Живем с мамкой не до жиру, на мою пенсию…

— Да уж, — хрипло засмеялась Баба-яга, — ни сохи, не бороны, ни кобылы вороны. Лег — свернулся, встал — отряхнулся…

Дед Мороз так яро зыркнул на Бабу-ягу студеным оком, что та поперхнулась словом и закашлялась.

— Хошь мошна пуста, да душа чиста. Так от, Яга, — Дед Мороз взметнул суровый перст.

— Люблю того, кто не обидит никого, — поддакнула влюбленная Снегурочка.

А Емеля все переживал о штанах:

— В деревне-то, Степа, сойдет, а в Кремле-то, поди, неловко в эдаких штанах… заплатка на заплатке. Увидят послы, чо про нас заграница скажет?! Как бы отношения не спортить… Али уж президенту написать, чтобы с оказией штаны послал?! Говорят, советчикам казенны полагаются…

Дед Мороз поскреб в затылке:

— Може, и полагаются…в полоску, арестантские…. Ты бы, паря, у Кеши Чебунина и выведал… Но я, паря, третиводни по телеви-зеру видел, как наш Кощей сам у президента США штаны просил. Да… Но ты, Емеля, не переживай: ежели чо, дак мои возьми.

— Голова, паря, на раскоряку: и в Москву надо бежать — оне же без меня все народное добро растащат — и тут надо присматривать, чтоб нежить не одолела, — Емеля исподлобья, при-щуристо глянул на Бабу-ягу.

— Ой!.. — замахала руками Баба-яга. — Ну, вас к лешему. Лучше выпить, чем дураков слушать. Кеша Чебунин… кумунис драный… наплел околесицу, да все лесом, а наш дурак поверил… У тя, Емеля, башка, что чан, а ума — капустный качан.