Стэн Барстоу - Любовь… любовь?

Шел он в привокзальную таверну, где обычно проводил по субботам вечера, и, когда уже подходил к двери, услышал свое имя, произнесенное веселыми и слегка охрипшими от пива голосами.

— Фред! Эй, Фред! — окликнули его двое, приближавшиеся к таверне с противоположной стороны.

Он остановился, узнал их. И когда они подошли ближе, поздоровался с ними кивком головы.

— Привет, Чарли! Привет, Уилли!

Одеты они были лучше Скерриджа, хотя, как и он, принадлежали к углекопам — к тем, кто рубил уголь и зашибал большую деньгу, к элите шахты. Тот, которого звали, Чарли, повыше ростом, остановился, обхватив за плечи своего спутника.

— Это старина Фред, Уилли, — сказал он. — Ты ведь знаешь Фреда, правда, Уилли?

Уилли сказал, что да, он знает Фреда.

— Еще бы, черт побери, ты его не знал, — сказал Чарли. — Все знают Фреда. Душа общества у нас Фред. Каждую субботу бывает здесь, а все остальные вечера на неделе — в каком-нибудь другом кабаке. Если, конечно, не на бегах. Когда он не в кабаке, то на собачьих бегах, а когда не на собачьих бегах, то в кабаке. А если его нет ни там, ни тут, где, по-твоему, Уилли, он находится?

Уилли сказал, что он не знает.

— Тогда он на этой чертовой шахте, как и все мы! — сказал Чарли.

И расхохотался, согнувшись пополам, а под тяжестью его руки согнулся и Уилли. Но он тут же высвободился из объятий дружка и старательно поправил шляпу. Воспользовавшись минутой, Скерридж попытался было войти в таверну, но Чарли тотчас протянул руку и схватил его за рукав.

— Знаешь, в чем беда Фреда, Уилли? — сказал он, снова обхватив рукою Уилли за плечи. — Ну, так я тебе скажу. Есть у Фреда тайная болячка. Тайная болячка — вот что у него есть. А знаешь, что это за тайная болячка, Уилли?

Уилли сказал, что не знает.

— Нет, конечно, не знаешь, — торжествующе подтвердил Чарли. — И никто этого не знает. Он это про себя держит. Все держит про себя.

Чувствуя, что ему не отвязаться, и не очень радуясь этой компании, Скерридж попытался высвободить свой рукав, но Чарли вцепился в него с упорством веселого пьянчуги.

— Ну, что ты, Фред, не надо быть таким. Я ведь шучу! Я всегда, считал, что у тебя есть чувство юмора. Люблю людей с чувством юмора.

— Давай, зайдем внутрь, — предложил Скерридж. — Зайдем, выпьем по кружке.

— Вот это разговор, Фред, — сказал Чарли. — Вот это ты сказал дело!

Они поднялись вслед за Скерриджем по каменным ступеням и вошли в коридор, а там Скерридж, конечно, повернул бы в распивочную, если бы не рука Чарли, легшая ему на спину.

— Не туда, здесь лучше, — сказал Чарли. — Пойдем, где хоть есть жизнь. — И он распахнул дверь, которая вела в помещение, где шел дивертисмент. Сквозь облака табачного дыма они увидели низкую сцену и на ней комика, довольно полного молодого человека, в узком коричневом костюме и красном галстуке. Он рассказывал о том, как повез однажды свою девушку в Лондон, и, когда он дошел в своем рассказе до рискованного места, раздался хохот.

— Пошли туда, — сказал Чарли, подталкивая Скерриджа и Уилли к пустому столику. Не успели они сесть, как официант, обслуживавший компанию по соседству, повернулся к ним, и Чарли выжидательно посмотрел на Скерриджа.

— Что пить будете? — спросил Скерридж.

— Горькое, — сказал Чарли.

— Горькое, — сказал Уилли.

Скерридж кивнул:

— Горького.

— По пинте? — спросил официант.

— По пинте, — сказал Чарли.

Официант ушел, и Чарли спросил.

— Что, повезло тебе сегодня, Фред?

— Не могу пожаловаться, — сказал Скерридж.

Чарли подтолкнул Уилли.

— Слыхал, Уилли? Он, может, монет пятьдесят сегодня выиграл, да только нам не признается. Этот Фред слова лишнего в жизни не скажет — нипочем.

— Ну, и правильно делает, — сказал Уилли.

— Конечно, правильно, Уилли. Я и не виню его. Мы, шахтеры, всегда языком много треплем, направо и налево про свои дела рассказываем. Всякий знает, сколько мы зарабатываем. И все знают, сколько у нас в кармане. А вот сколько, у Фреда в кармане, никто не знает. Он держит рот на замке. Он из тех, кто крестиком отмечает свои футбольные ставки — поди разберись, когда он выиграл. Может, он уже миллионер, Уилли, а мы и знать не знаем.

— Ну, чего ты треплешься, — сказал Скерридж. — Думаешь, я стал бы гнуть спину изо дня в день, если б у меня монет хватало?

— Не знаю, Фред. Говорят, есть люди, которые работают так, для удовольствия.

— Черта с два — для удовольствия.

Официант поставил пиво на столик, и Скерридж заплатил. Чарли поднял свою кружку и, сказав: «Будь здоров подольше, дружище Фред!», надолго припал к ней.

Скерридж и Уилли молча выпили.

— Та-ак, — крякнул Чарли, ставя на столик наполовину опустевшую кружку и вытирая губы тыльной стороной ладони. — Вот теперь у меня будет что рассказать моим дружкам.

— Что же ты собираешься им рассказывать? — спросил Скерридж.

— А то, что я пил пиво с Фредом Скерриджем. Они, черти, в жизни мне не поверят.

Эти намеки на его предполагаемую скаредность обозлили наконец Скерриджа, и он вспылил.

— Ты ведь получил свое чёртово пиво, так? — сказал он. — Ну, так пей и будь доволен, потому что больше ты от меня не получишь.

— Я это знаю, Фред, — сказал Чарли с величайшим благодушием, — и поэтому с удовольствием пью. Просто припомнить не могу, когда еще я пил пиво с таким удовольствием.

Скерридж отвернулся от него и оглядел исподлобья комнату. Актер на сцене отбарабанил свой скетч и теперь под аккомпанемент пианино, за которым сидел пожилой человек, затянул балладу резким, немузыкальным тенором с псевдоирландским акцентом. Скерриджу все это было не по душе, и он еще больше насупился. Шум раздражал его. Он ненавидел музыку в кабаках, предпочитая пить в атмосфере мужского разговора и какой-нибудь тихой игры. Он поднял кружку и посмотрел поверх ее на Чарли, который, привалившись к Уилли, рассказывал ему какую-то смешную историю, приключившуюся утром на работе. Скерридж опустошил свою кружку и с грохотом отодвинул стул. Этот резкий звук заставил Чарли поднять на него глаза.

— Неужто уже уходишь, Фред? Не хочешь со мной еще выпить?

— Пойду в соседний зал, там потише, — сказал Скерридж.

— Как хочешь, Фред. Привет, старина. До скорого!

Обрадованный тем, что ему удалось так легко от них отделаться, Скерридж вышел и, пройдя по коридору, вошел в распивочную. За стойкой был сам хозяин и, увидев Скерриджа, проследовавшего к дальнему концу бара, он, не спрашивая, налил пинту горького и поставил перед ним. «Холодно на дворе?» Скерридж кивнул: — «Гиблая погода».

Скерридж забрался на табуретку, не обращая внимания на людей, толпившихся вокруг, и на шум, слабо доносившийся из зала, где шел дивертисмент. Позади него за столиком сидели четверо мужчин, которых он знал, — такие же шахтеры, как и он: они беседовали, постукивая костяшками домино, толковали, как толкуют все шахтеры, о работе…