Роже Вайан - Бомаск

- Какой это Жан катал Роже на мотоцикле?

- Как какой? - удивилась старуха Адель. - Ты разве его не помнишь?

И она сообщила: сын такого-то, внук такого-то.

- Он теперь в депо на железной дороге служит в Сент-Мари-дез-Анж, сказал старик Амабль. (Сент-Мари-дез-Анж - городок на равнине, километрах в пятнадцати от Гранж-о-Вана, крупный сортировочный узел юго-восточной железной дороги.)

- Уж больно Жан подружился с твоим сыном. Когда он у нас бывает, мальчишка не отходит от него.

- Жан иной раз приезжает помочь нам. На мотоцикле сюда за четверть часа доберешься.

- Да неужели ты его не помнишь? Ты ведь на вечеринках с ним плясала...

На проселочной дороге затрещал мотор, и в ворота влетел большой мотоцикл, окрашенный в зеленый и красный цвета и сверкавший на солнце никелированными частями. Как свой человек в доме, Жан отвел машину под навес и направился к крыльцу. Это был рослый, белокурый и румяный парень, несколько мешковатый.

- Не узнаешь, Пьеретта?

- Нет, как же, как же, узнаю... - ответила Пьеретта. - А почему же ты один приехал? Ты ведь был женатый. Помнится, жену себе взял из Анпонэ...

- Жена у него в прошлом году померла, - сказала старуха Адель.

С минуту все молчали из уважения к памяти покойницы. Потом Жан сел на краешек деревянной скамьи и взял к себе на колени сына Пьеретты.

- Ну как, парень, значит, решено? Ты у нас будешь гонщиком на мотоцикле?

Пьеретта сразу разгадала замысел дяди и тетки. В Гранж-о-Ване все девушки мечтали выйти за железнодорожника - жалованье хоть и небольшое, но получают его каждый месяц неукоснительно, и, стало быть, в доме появятся наличные деньги, а их-то как раз и не хватало в мелких крестьянских хозяйствах.

Жан играл с маленьким Роже. "Он уже ведет себя как папаша", - подумала Пьеретта, и глаза её засверкали от гнева. Красавчик любовался блеском её глаз, ярким румянцем, заигравшим на её щеках, но не мог понять, какие чувства волнуют всех этих людей и почему они как будто сердятся друг на друга; ему думалось, что он в какой-то мере виновник их недовольства, и у него было тяжело на душе. Обед прошел в угрюмом молчании, только Миньо да старик Амабль поддерживали разговор за столом.

После обеда дядя с племянницей пошли прогуляться в поле.

- Тебе шибко полюбился этот парень? - спросил вдруг старик Амабль.

- Какой парень?

- Да твой дружок!

Пьеретта поглядела ему прямо в глаза.

- Он вовсе мне не дружок.

- Нехорошо для молодой женщины долго жить одной.

- Мне это уже говорили, - сердито заметила Пьеретта.

Ей вспомнились слова Кювро, сказанные им после собрания. Но тогда Пьеретту растрогала забота старика, а поучения дяди её раздражали. "Ему-то какое дело? Что он вмешивается?" В тех редких случаях, когда дядя пытался оказать на неё давление, она весьма бурно давала отпор. Когда-то Эме Амабль уговорил своего младшего брата, отца Пьеретты, бросить горы и поступить на фабрику в Клюзо, а сам поспешил выкупить по дешевке у брата его надел, который тот уже не мог обрабатывать. "Так чего же он теперь вмешивается?" думала Пьеретта. Впрочем, она, не отдавая себе в этом ясного отчета, считала, что фабричная работница лучше разбирается в новых условиях жизни, чем старик крестьянин, что умом она зрелее его и сама найдет разумное решение любого вопроса.

- Говорили тебе? - продолжал старик. - А как же не говорить-то? Вон ты какая у нас стала. Красивая да нарядная, прямо хоть под венец. Все знают, что у тебя золотые руки. Поди, немало вокруг тебя женихов вьется, хотят тебя в дом хозяйкой взять.

- Я и без них в своем доме хозяйка, - сухо ответила Пьеретта.

Довольно долго они шли молча. И молчание это становилось тягостным. Дорога тянулась мимо той луговины, которая за тридцать лет постепенно стада собственностью Амабля - он собирал эту землю полоску за полоской: что обменял, что получил по наследству, что прикупил. Как долго он присматривал эти клочки земли, как упорно торговался! Лет пятьдесят назад, когда в деревне ещё было больше ста дворов, в этой лощине сеяли коноплю, и до сих пор её по-прежнему называли Конопляниками. Историю этих Конопляников Пьеретта сто раз слышала от дяди.

- Конопляники-то какие зеленые! - сказала она. - Даже в засуху трава не выгорела.

- Да уж таких лугов во всей округе не сыщешь... А сена мне все равно нынче не хватит. Кроме Конопляников, только в Молларе ещё можно будет клевера скосить. Да и то... Прошлой осенью я там не успел пройтись косой, а нынче по весне некогда было выжечь солому. А на Гнилушках люцерна совсем никудышная, потому что там земля удобрения просит, а мы её не удобряем.

Вдруг он остановился:

- Послушай, бросила бы ты фабрику. Ну что ты потеряешь?

- Работу потеряю, - ответила Пьеретта.

- Да ведь у вас не то что на железной дороге, пенсию все равно не выслужишь.

Пьеретта вспомнила о Кювро.

- Нет, почему же! АПТО платит старым рабочим пенсию - тысяча триста пятьдесят франков в месяц.

- Да разве это деньги?

- Конечно, не деньги, - согласилась Пьеретта.

- Нам одним со старухой уже не под силу с хозяйством управляться, продолжал Амабль.

Пьеретта понимала, что дядя хитрит. Уже лет десять, как он распахивал только небольшой участок для собственных нужд. Вся остальная земля отводилась под пастбище и сенокосы. Для мелких покупок, которые делались в базарные дни, по пятницам, он добывал деньги продажей телят и молока.

- Состарились мы! - продолжал он.

- Вот уж неправда. Оба вы ещё молодцы!

Но Амабль отрезал напрямик:

- Работы в хозяйстве хватит и на два семейства. Землю и двор я отпишу твоему сыну.

- Вы хотите, чтобы я опять сошлась с Люсьеном? (Так звали её мужа.)

- Нет, - сказал старик, - Люсьен - лодырь. Но ты ведь можешь второй раз выйти замуж.

- Ежели это случится, тогда посмотрим, - ответила Пьеретта.

И тут же она подумала: "Не пробыла в деревне и пяти минут, а уже хитрю, как деревенская". Ведь эти слова: "Ежели это случится, тогда посмотрим" - означали: "Говори яснее. Я прекрасно вижу, куда ты гнешь, но говори яснее".

- Жан с охотой бы на тебе женился.

- За вдовца идти?! - воскликнула Пьеретта.

Ей вспомнилось, как в деревне высмеивали невест, выходивших замуж за вдовцов.

- Да ведь и ты уж не девушка, - заметил старик Амабль.

- Но он мне родней приходится, - сказала Пьеретта.

Опять она выставила возражение в чисто крестьянском духе. В этой деревушке на лесной прогалине, которая ещё недавно, пока не провели шоссе, была оторвана от всего мира, словно малый островок в беспредельном океане, страх перед черным злом кровосмешения все ещё был сильнее расчетов на наследство и сердечных склонностей. Дочь одного из соседей Амабля так и осталась старой девой, потому что десять лет назад родители не позволили ей выйти замуж за двоюродного брата, которого она любила без памяти.