Роже Вайян - Бомаск

Натали она ненавидела, а Филиппу все спускала, хотя и считала его бесхарактерным, - она полагала, что у нее характера хватит на двоих. От природы чуждая нежности, она держала себя с сыном так же холодно, как и со всеми, но очень много думала о нем и заботилась о его будущности: она собиралась сделать его властителем мира. Она не считала настоящими монархами тех марионеток, тех лишившихся трона королей, которых она встречала за границей в чужих дворцах; не относилась к настоящим властителям, по ее мнению, и эта бедняжка Елизавета Английская, которой предстояло вырядиться в чуть ли не маскарадный костюм ради церемонии коронования, о чем уже начала говорить пресса.

Настоящих королей, подлинных властителей, она узнала лишь с тех пор, как была допущена в тесный кружок Дюран де Шамборов. Вот таким будет и ее сын, и она сама возложит корону на его голову. А до тех пор пусть просвещается в любой области и веселится сколько может.

Мадам Эмили была уверена, что, если бы ей удалось потолковать с сыном наедине, она без труда уговорила бы его не противиться коренной реорганизации фабрики в Клюзо.

Вот почему Натали, вполне разделявшая мнение мачехи о бесхарактерности Филиппа, водворилась в Клюзо. О их времяпрепровождении Нобле сообщил мадам Эмили самые точные сведения, которые получил от своих осведомителей, доносивших о каждом шаге Филиппа.

В пятницу Филипп возвратился из Лиона, только во второй половине дня и нашел у себя во флигеле Натали и Бернарду, уже расположившихся, как дома. Они сейчас же повезли его обедать в гостиницу соседнего городка, а вечер все трое провели в Эксе; на следующее утро Натали хвасталась приходящей прислуге Филиппа, что выиграла в баккара много денег - сотни тысяч франков. "Ей везет из-за ее зловредства", - думала Эмили, которая неизменно проигрывала за зеленым сукном. Вернулись игроки только на рассвете, спали чуть не до обеда, Филипп в конторе не появлялся. Около семи часов вечера автомобиль "альфа-ромео", выехав из Клюзо, помчался по Гренобльской дороге, а куда ездили - неизвестно; вернулись рано, но сквозь ставни видно было, что в комнате Филиппа свет горел до глубокой ночи. ("Верно, она ездила в Гренобль за виски", - решила мадам Эмполи.) Сегодня, в воскресенье, после завтрака они совершали обход питейных заведений Клюзо. Натали пила коньяк. ("А ночью виски глушила... Ни на одну минуту не отпускает его от себя", - сделала вывод мадам Эмили.)

Она намеревалась тотчас атаковать "красную девчонку", считая, что роман Филиппа как раз и есть наиболее уязвимое место в позиции противника. Подкупить профсоюзную делегатку, а потом сказать Филиппу: "На, смотри, вот тебе бесспорные доказательства ее продажности". А раз его нимфа Эгерия лишится своего ореола, Филипп отступится и махнет рукой на фабричные дела.

В разговоре с хозяйкой Нобле все время именовал Пьеретту "мадам Амабль". Когда же он говорил о ней у себя в конторе с секретаршами, то называл попросту Пьереттой, и вовсе не из презрения, а потому, что знал ее с детства.

Хозяйка потребовала curriculum vitae [жизнеописание (лат.)] Пьеретты Амабль, надеясь, что Нобле намекнет, какими средствами можно оказать давление на эту рабочую делегатку, - ведь такого рода сведения были специальностью Нобле.

Но прицепиться было не к чему. Тогда она спросила о ребенке Пьеретты. Издавна считалось классическим приемом воздействовать на одинокую мать щедротами в отношении ребенка, которого ей приходится растить без мужа. Словом, Эмили Эмполи, бывшая мадам Летурно, с легкостью и даже с некоторым удовольствием обращалась к хитроумным рецептам, проверенным на кухне предпринимателей, с которой она познакомилась двадцать лет назад. Однако оказалось, что ребенку только пять лет и живет он у дяди Пьеретты, зажиточного крестьянина.

- А работница она хорошая?

- Превосходная.

- Так что же вы не догадались сделать ее старшим мастером?

Это тоже был испытанный прием тонкой хозяйской стратегии.

- Мадам Амабль - особа, можно сказать, необыкновенная, - сказал Нобле и, подумав, добавил: - Полагаю, что в дальнейшем она не уступит Кювро.

Эмили тотчас подумала, что рабочий Кювро, который целых двадцать лет портил жизнь фабрикантам Летурно и в конце концов разорил их, лично ей оказал услугу, о чем он, понятно, и не подозревает. В 1924 году Кювро был руководителем большой забастовки, длившейся тринадцать недель и в результате упорной борьбы рабочих увенчавшейся их победой. Эмили Прива-Любас подбивала своего свекра Франсуа Летурно ни за что не уступать, а своего отца уговорила дать Летурно денег в долг для уплаты по срочным векселям. Долг так и не был возвращен, и, проникнув в эту лазейку, семейство Прива-Любас прибрало фабрику к рукам.

Все человеческие свойства: и порядочность, и непорядочность, и смелость, и трусость - мадам Эмили всегда умела повернуть к своей выгоде и называла себя за такое уменье "реалисткой". Она испытывала вполне искреннее и столь беспредельное презрение к людям, что порой удивляла даже Валерио Эмполи. Он тоже презирал людей, но от этого ему было грустно.

Прежде всего Эмили решила все-таки попробовать подкупить Пьеретту Амабль. Пусть она честная-расчестная, какой ее рисует Нобле, но попытаться все же не мешает. Ей всегда казалось, что Франсуа Летурно просто не сумел подойти к рабочему Кювро. А если "красная девчонка" устоит перед соблазнами, можно будет извлечь выгоду даже из ее неподкупности. Но первым делом надо на нее посмотреть. Мадам Эмполи доверяла только собственному суждению о людях и считала, что необходимо своими глазами взглянуть на тех, кого собираешься атаковать.

- Мне надо поговорить с этой женщиной, - сказала она Нобле. - Пошлите за ней.

- Если угодно, я могу вызвать ее завтра в контору, - ответил Нобле, но ко мне на дом она не пойдет. - И, помолчав, добавил: - Ни в коем случае! - Выразительно подчеркнутые слова "ни в коем случае" означали: "Даже если этого потребует мадам Прива-Любас-Эмполи, вдова Жоржа Летурно".

- Ну что ж, - сказала мадам Эмили. - Тогда я сама к пей пойду.

- Но ведь весь город об этом узнает. Разве вам подобает идти к простой работнице, ронять свое достоинство!

- О, мое посещение куда больше опорочит ее, нежели унизит меня, ответила мадам Эмили.

- Верно, - согласился Нобле, поразмыслив минутку.

Живость ума и сообразительность хозяйки привели его в восторг. Ну конечно, Пьеретте очень повредит, если к ней пожалует мать Филиппа: как бы потом Пьеретта ни объясняла это посещение, будут говорить, что она забеременела и мать ее соблазнителя пришла, чтобы добиться полюбовной сделки.

Мадам Эмили узнала у Нобле номер дома и квартиры Пьеретты и одна пешком направилась в рабочий поселок. Дорогой она решила: "Если эта девчонка в самом деле умна, увезу ее в Америку".