Гог Ван - Письма

Выдавать подобный тезис за аксиому, потому что он решительно не может быть доказан, - это, как я уже писал, один из обычных трюков таких дураков, таких ленивых маленьких иезуитов.

Неужели ты думаешь, что я не забочусь о технике, что я не ищу ее? Безусловно, ищу, но лишь постольку поскольку, - нет, нет, не мешай мне сказать то, что я могу сказать, - а если это мне не удается или удается не вполне, я делаю все от меня зависящее, чтобы исправить или улучшить ее; но мне совершенно наплевать, соответствует ли мой язык требованиям "грамматистов". (Вспомни свое собственное сравнение: если кто-нибудь может сказать нечто полезное, истинное, необходимое, но делает это в выражениях, которые трудно понять, какую пользу приносит такое высказывание и самому оратору, и его слушателям?)

Хочу несколько задержаться на этом пункте, и прежде всего потому, что история неоднократно являет нам любопытные аналогичные примеры.

Всякому понятно, что с аудиторией следует говорить на ее родном языке, если она знает только один язык: было бы абсурдно не принять этого, как нечто само собой разумеющегося.

Но вот вторая часть проблемы. Предположим, у человека есть что сказать и говорит он на языке, который его аудитория понимает интуитивно. Тогда время от времени ей будет казаться, что оратор, возглашая истину, не владеет ораторским искусством, и то, что он говорит, придется не по вкусу большинству слушателей, и его назовут "человеком с медленной речью и неповоротливым языком", за что и начнут презирать.

Он может почитать себя счастливцем, если найдется хотя бы один или, в лучшем случае, несколько слушателей, для которых его слова будут поучительны, потому что эти слушатели ищут не звонких тирад, а того правдивого, полезного, необходимого, что содержится в его словах, что просвещает аудиторию, расширяет ее кругозор, делает ее свободнее и образованнее.

А теперь о художниках. Разве цель и non plus ultra 1 искусства сводятся к созданию своеобразных цветовых пятен и причудливого рисунка, которые именуются отличительными особенностями техники? Безусловно, нет. Возьми Коро, Добиньи, Дюпре, Милле или Израэльса - людей, которые, несомненно, являются великими вождями. Их работа выходит за пределы цвета; она так же отличается от работ всех этих господ изящных художников, как молитва или хорошее стихотворение отличаются от ораторской тирады Нумы Руместана.

1 Высшее достижение (лат.).

Работать над техникой нужно постольку, поскольку ты должен уметь лучше, более точно и более серьезно выражать то, что чувствуешь; и чем менее многословна твоя манера выражения, тем лучше.

Что касается всего остального, то о нем не стоит беспокоиться. Почему я так говорю? Да потому, что заметил, как неодобрительно ты иногда относишься ко многому такому в своей собственной работе, что, на мой взгляд, решительно хорошо. По-моему, техника у тебя лучше, чем, например, у Хавермана, потому что уже сейчас в твоем мазке есть нечто личное, характерное, оправданное и сознательное, в то время как в работах Хавермана неизменно присутствует условность, вечно напоминающая о мастерской и никогда о натуре.

Взять, к примеру, наброски, которые я у тебя видел: "Бедный маленький ткач" и "Женщины Терсхелинга". Они проникают в самую суть вещей. А Хаверман вызывает у меня только чувство неловкости и скуки.

Ты - я боюсь этого и поздравляю тебя с этим - тоже еще услышишь в будущем те же самые упреки насчет твоей техники, не говоря уж об упреках по поводу твоих сюжетов и всего прочего, услышишь даже, если твой мазок, который очень характерен уже сейчас, станет еще более характерным.

Увы, мы живем не во времена Торе и Теофиля Готье; тем не менее существуют любители искусства, которые искренне ценят написанные с чувством вещи.

Подумай сам, так ли уж мудро разглагольствовать о технике в наши дни. Но ты возразишь, что это как раз то, чем занимаюсь я сам. Да, это действительно так, и я сожалею об этом.

Что касается меня, то я намерен, даже когда буду гораздо лучше владеть кистью, чем сейчас, настойчиво заявлять всем и каждому, что я не умею писать. Слышишь? Даже тогда, когда я выработаю собственную манеру, более широкую и точную, чем та, которая характерна для меня сейчас. Я нахожу замечательным то, что сказал Херкомер, открывая свою собственную художественную школу для людей, которые уже умели писать: он настоятельно просил своих учеников оказать ему любезность и писать не так, как пишет он, а соответственно их собственным индивидуальностям. "Моя задача заключается в том, - сказал он, - чтобы давать свободу индивидуальности, а не вербовать последователей теории Херкомера".

Львы не подражают друг другу.

В последнее время я много писал: сидящую девушку, наматывающую шпульки для ткачей, и отдельно фигуру ткача.

Очень хочу, чтобы ты в самое ближайшее время посмотрел мои живописные этюды - не потому, что я удовлетворен ими. а потому, что они, по-моему, убедят тебя в том, что я безусловно набиваю себе руку; если же я говорю, что придаю сравнительно небольшое значение технике, то делаю это не потому, что стремлюсь избежать труда или борьбы с трудностями - мой метод совершенно не таков.

И еще я очень хочу, чтобы ты познакомился с этим уголком Брабанта, на мой взгляд, куда более красивым, чем район Бреды. Сейчас он просто замечателен...

Раппард, я не люблю писать или рассуждать о технике вообще, хотя я с удовольствием готов поспорить и с тобой и с любым другим художником о манере воплощения каждого из моих замыслов и отнюдь не отрицаю практической пользы таких споров.

Однако последнее обстоятельство не опровергает мою первую мысль, которую я, возможно, сформулировал недостаточно точно. Эта мысль - не могу подобрать нужных слов - строится не на чем-то негативном, а, наоборот, на позитивном начале.

Это позитивное начало заключается в сознании того, что искусство есть нечто более великое и высокое, чем наша собственная искусность, талант, познания; искусство есть нечто такое, что создается не только человеческими руками, но и еще чем-то, что бьет ключом из источника, скрытого у нас в душе; ловкость же и техническое мастерство в искусстве чем-то напоминают мне фарисейство в религии.

Мои симпатии как в области литературы, так и в области живописи сильнейшим образом привлекают те художники, которые руководствуются, прежде всего, порывом души.

Например, Израэльс очень искусен в технике, но так же искусен и Воллон; тем не менее я предпочитаю Израэльса Воллону, потому что вижу в работах первого нечто большее и совсем иное, чем мастерское изображение материала, нечто совсем отличное от светотени, нечто совсем отличное от цвета, хотя это "нечто совсем отличное" раскрывается с помощью точной передачи освещения, характера материала, цвета. Элиот также обладает этим особым свойством, которое я в гораздо большей степени нахожу в работах Израэльса, чем в работах Вол-лона; то же самое относится и к Диккенсу.