Ковелер Ван - Запредельная жизнь

Если бы я мог поправлять волшебной палочкой промахи судьбы... Отыскать бы на улице какого-нибудь симпатичного, добродушного толстяка, привести сюда, заманить в кондитерскую, познакомить парочку... Но слишком концентрироваться на проблемах Мари-Па, пожалуй, опасно -- чего доброго, растрачусь до времени. А перед сыном мне надо явиться вооруженным всеми своими способностями, если таковые окажутся. Очень надеюсь. Ведь это будет первый раз, когда не я один пытаюсь войти в контакт с живыми. Желание Люсьена должно дать мне сил ответить.

Вдруг распахивается дверь и входит... Нет, не упитанный прекрасный принц, а мадемуазель Туссен. Вот про кого я совсем забыл. Да и она после похорон оставила меня в покое.

- Добрый день, милочка, - говорит она елейным голоском.

- О, здравствуйте, мадемуазель Туссен, - живо отзывается Мари-Па. Вы редко заходите в такое время. Что прикажете?

- Ничего. Я хотела с вами поговорить.

Старая дева наклоняется над горой ром-баб и бесцеремонно хватает за руки трепещущую кондитершу.

- Давайте откровенно. У вас есть любовник? Мари-Па, давно привыкшая к материнским допросам,

даже не удивляется, а только опускает глаза, мотает головой и пожимает плечами:

- Да нет.

Туссен энергично встряхивает ее руки.

- Послушайте меня - отчаиваться рано. Что сказал бы ваш отец, он так гордился вами!

- Я посвятила себя Иисусу, - смиренно лепечет Мари-Па.

- Ему это не больно надо. Разве вы не хотите иметь ребенка?

- О-о... - Мари-Па душераздирающе вздыхает.

- Сорок лет - пора бы пошевелиться, детка! Нечего надеяться на Святой Дух.

- Тридцать девять, - застенчиво поправляет моя бывшая "невеста".

- Тем более!

- Но для этого нужна пара...

- Отлично. Я вас записываю.

Туссен решительно щиплет девушку за пухлую ручку и топает к выходу, попирая старинный паркет своими ботини-щами. Стеклянные витрины трясутся от ее шагов. Я ничего не понял. Мари-Па тоже. Она застыла, глядя на дверь и машинально запустив руку в пирожные на подносе.

Я догнал буддистку на углу у казино. Она в раздумье остановилась около дома Дюмонселей, бордового с белыми щипцами особняка - по этажу на братьев и сестру, а самый верхний - маменькин. Как раз в этот момент Одиль распахивает окно в спальне Жана-Ми, чтобы поскорей его добудиться. Она не в духе и толкает створку с такой силой, что от стены отлетает кусок штукатурки. Туссен, глядя на нее, ухмыльнулась было, но тут же с сомнением поджала губы. Топая, как слон, она двинулась по Женевской к вокзалу, на ходу ставя галочки в своем списке. Приближаться к ней настолько, чтобы ухватить ее мысли, я все же опасаюсь, поэтому слежу, оставаясь поодаль. Дойдя вдоль путей до переезда, она направляется к домику стрелочника, где живет Альфонс. Он занят тем, что стирает иней с листьев пластмассовой герани, макая кисточку в теплую воду.

- Эй, Озерэ, - приступает к нему Туссен, - я в этом году задумала развести тюльпаны, заказала луковиц на сто квадратных метров, когда их надо сажать в грунт?

- Да зачем тебе сажать: одна вода для поливки обойдется в копеечку, уж луку-то купила бы сколько надо на рынке, - ворчит Альфонс. Они с Туссен знакомы шесть десятков лет, и на "вы" он с ней только в магазине.

Дружески похлопав его по плечу, Туссен уточняет, что говорила о тюльпанах, журит за рассеянность и без всякого перехода сообщает, что он мог бы составить счастье какой-нибудь женщины.

- Мне и так неплохо, - отвечает Альфонс.

Тон у него непривычно хмурый. Скорее всего его расстроил Люсьен. Он, наверное, уже видел, как сидит рядом с мальчуганом за столиком, вопрошает горчичный стаканчик и покрывает своим ровным почерком прилежного ученика листок за листком, записывая мои щедрые откровения об ангелах небесных, о моей маме, Ламартине и Жюли Шарль.

- В одиночку вертеть стакан не получается, - вслух жалуется он.

- А о женитьбе ты не думал? - гнет свое Туссен. Альфонс пожимает плечами.

- Где ты найдешь такую женщину, которая была бы изящна, как тюльпан, и с дырявыми легкими, но которой хватило бы на мой век, чтобы не сидеть тоскливо на скамейке, откуда мы когда-то любовались озером вдвоем? Любовь - дело такое! Но не буду тебе докучать, это не по твоей части, - добавил он, смягчаясь.

- Знаешь, - говорит Туссен, потупясь на кончики своих "луноходов", - я ведь уже не девушка.

- Прости, - смущенно отводит глаза Альфонс.

- Да ты тут ни при чем, - с затаенным сожалением вздыхает Туссен. Он снова осторожно смотрит ей в лицо.

- Ладно. - Она хлопает в ладоши у него перед носом, возвращая разговор в нужное русло. - Что сделано, то сделано, а что нет, то нет. Буду говорить прямо, не люблю ходить вокруг да около - ты ведь меня знаешь.

- Ну да, - подняв бровь, хмыкает Альфонс.

- Так вот, хочешь жениться на молодой Дюмонсель?

- На ком? - ужасается он. - На Мари-Па?

- Она мечтает иметь ребенка, в ее возрасте это нормально, но ее замкнуло на образе отца, поэтому ей нравятся только пожилые мужчины. Так вперед! Я знаю, что она от тебя без ума.

- Да на что она мне? - отпирается Альфонс. - И потом, она ведь не страдает легкими.

- Ну, за этим дело не станет - она столько курит! Ну же, Альфонс! Решайся! Ты отлично воспитал четверых чужих детей, и что это тебе дало? Только неблагодарность и унижения. И эти Лормо продолжают бессовестно тебя эксплуатировать.

- Неправда! - возмутился Альфонс.

- Для тебя, конечно, это благо, потому что ты один-одинешенек. Но надо же шевелиться! Ты красивый, еще полный сил мужчина. И я знаю, как тебе хочется стать отцом.

- В моем-то возрасте? - обороняется он.

- Такое бывало. Подумай: прелестный малыш, твой и ничей больше, такой же забавный, каким был маленький Жак, то-то была бы радость на старости лет, а?

- Нет, - говорит Альфонс, протирая последний лист, - брось ты эти затеи, Тереза! От твоих забот чувствуешь себя как на больничной койке. И вообще, даже если допустить, что это возможно: Мари-Па, ребенок от нее и все прочее... как ты себе представляешь, я буду изо дня в день выносить такую свекровушку? Не для того я, благодаря поэзии, дожил до своих лет, чтобы под конец увязнуть в человеческой глупости. А ЖаннаМари раньше своих детей не умрет - можешь мне поверить. Норов не даст. Ну, мне пора, до свидания, перерыв кончается.

Альфонс запирает свой домик и уходит, а Туссен еще долго обескураженно смотрит, как удаляется худощавая фигура, раскланивающаяся по пути с каждым встречным. Потом достает листок и вычеркивает две строчки. На мгновение ее ручка замирает" потом, разрывая бумагу, царапает какое-то имя. Чье именно, мне не видно, впрочем, я и так уже потерял с ней сегодня немало времени. Может, у нее новая идея: реин-карнировать меня, как пересаживают растение из горшка в горшок, - мне-то что, пусть себе тешится.