Джеймс Коззенс - Почетный караул

— А мы их на базу и не пустим. Сделаем проход в заграждении западной части поля, там, у изгиба шоссе, поставим невысокий барьерчик вокруг старой площадки и, может быть, перевезем скамейки с учебного полигона. Полвзвода охраны хватит, чтобы они не разбрелись по базе. Можете на это время убрать своих ребят из города.

Красивое мужественное лицо майора Сирса покраснело от возмущения.

— С какой стати мы должны лебезить перед этим ублюдком… Хорошо, судья, я понял. А кто займется оградой и прочим?

— Саперы. Пусть полковник Хилдебранд мне позвонит. Вы занимайтесь только своим делом. — Полковник Росс встал. — Генерал, наверное, уже пошел купаться. Может, успею его перехватить.

— Да вот он идет, — сказал майор Сирс, кивнув головой в сторону окна.

На извилистой бетонной дорожке, выходящей из кустарника позади плавательного бассейна, действительно показался генерал Бил: на нем были лишь голубые купальные трусы; мокрая спина и стройные мускулистые ноги блестели на солнце, он осторожно шел в расстегнутых сандалиях в сторону мощеной аллеи, ведущей к лужайке перед коттеджами. На левом плече генерал без видимого усилия нес своего трехлетнего сына — пузатого загорелого белокурого крепыша.

— Вы бы видели, что этот малыш выделывает в бассейне, — сказал майор Сирс. — Плавать еще не умеет, а бросается в воду вверх тормашками и колотит изо всех сил руками и ногами, пока его не вытащат. Другой бы испугался, а ему хоть бы что. Весь в отца.

Генерал Бил уже дошел до аллеи и зашагал дальше в ярком свете косых лучей утреннего солнца по дорожке, ведущей к его коттеджу. Часовой перед домом заметил приближающегося генерала. Он остановился, вытянулся по стойке «смирно», щелкнул каблуками и с картинной четкостью сделал «на караул».

Генерал Бил ответил ему небрежно-шутливым салютом. Малыш на его плече разжал ладонь, державшую мокрые отцовские волосы, и тоже отдал честь.

— Вот чертенок! — сказал майор Сирс.

Он с улыбкой смотрел на ребенка, но при этом не выпускал из виду и часового. Несмотря на то что генерал уже прошел мимо и не мог его видеть, часовой с той же похвальной четкостью выполнил все полагающиеся движения при переходе из положения «на караул» в положение «на плечо».

Майор Сирс удовлетворенно кивнул.

— Значит, до десяти, полковник, — сказал он.

Далекий, но отчетливый гул утреннего салюта долетел и до спальни на третьем этаже отеля «Олеандровая башня» и разбудил Натаниела Хикса. Несколько секунд он лежал неподвижно, ощущая, как тепловатый воздух от вентилятора пробегает по вспотевшему лбу. Он ждал, когда зазвонят телефоны, и почти тотчас же услышал звонки — сначала телефон зазвонил в дальней части коридора и в комнатах этажом ниже, постепенно звонки стали приближаться и звучали все громче. С отработанной точностью он протянул руку к столику рядом с кроватью и снял трубку одновременно с первым всплеском телефонной трели:

— Капитан Хикс слушает.

— Доброе утро, сэр. Шесть тридцать.

Натаниел Хикс сразу же поднялся с постели. Его комната, узкая, но с высоким потолком, была одной из трех спален, составлявших вместе с ванной, небольшой кухней, просторной гостиной и лоджией, выходившей на озеро Армстронг, то, что в отеле именовалось «люкс квартирного типа». Заполучить такой номер — хотя и не очень современный, всего с одной ванной — считалось большой удачей. Если его снимали трое офицеров, то расходы для каждого были не выше, чем на обычный однокомнатный номер, зато можно было пользоваться гостиной, лоджией с плетеной мебелью и кухней. Удобства приходилось делить с двумя сослуживцами, а что касается гостиной и лоджии, то еще и с полдюжиной других офицеров, поскольку сюда в любое время заходили все кому не лень, и в силу неписаных законов армейского товарищества их нельзя было выставить: это обстоятельство можно расценивать как плюс или как минус — все зависит от вашего темперамента или настроения в данный момент.

Иногда Хиксу нравилось, придя домой после трудного рабочего дня, застать веселую компанию — смех, громкие разговоры, позвякивание льда на кухне; музыка, льющаяся из громогласной радиолы капитана Дачмина, электризует струящийся от вентиляторов воздух. А порой такая жизнь начинала его угнетать — не так-то просто изображать изо дня в день неизменное дружеское расположение, когда живешь бок о бок с людьми, с которыми тебя случайно свела судьба, а точнее, военное министерство, направившее их служить в Оканару, и с которыми тебя роднит лишь то, что они тоже оторваны от дома, семьи и привычной работы.

Впрочем, на первый взгляд казалось, что благодаря последнему обстоятельству все они чувствовали и мыслили одинаково. Все как один были недовольны своим нынешним положением. А что им еще оставалось? Признаться, что такая жизнь тебя устраивает, — значило упасть в глазах товарищей. Как?! Неужели ты ни к чему лучшему не пригоден, так мало зарабатывал прежде, так примитивен, а прежние условия существования настолько убоги, что ты можешь находить удовольствие в этой собачьей жизни? Ну уж нет! Да, мы будем терпеливо выполнять свои обязанности, нести бремя ответственности и пользоваться сомнительными привилегиями в зависимости от воинского звания — от рядового до полковника, — но только пока идет война; и это совершенно не означает, что в гражданской жизни мы смирились бы с нынешним положением людей, подчиненных, низкооплачиваемых, облаченных в одинаковую форму и вечно находящихся у кого-нибудь на побегушках.

Однако многие из тех офицеров, кто вслед за товарищами высказывал вслух недовольство, зарабатывали теперь больше, чем прежде, пользовались большей свободой и обладали большей властью, чем когда бы то ни было. Горячность их казалась ненатуральной, а жалобы — вымученными и неубедительными. Эти счастливчики, должно быть, раздражали всех прочих: тех, кому приходилось теперь экономить и как-то выплачивать по старым счетам из наполовину, а то и больше урезанных доходов; тех, кто тяжело переживал разлуку с женой и детьми — главной опорой в этом мире, без которой у них возникало чувство, что их жизнь и работа не имеют никакого смысла; и, наконец, тех, кто страдал, пусть не столь сильно, но все же вполне ощутимо, из-за необходимости выполнять работу, где им не представлялась или почти не представлялась возможность проявить способности и таланты, обретенные в гражданской жизни. Здесь способности им, пожалуй, даже мешали — ведь они развились за счет других навыков, более заурядных, которые как раз и требовались для их теперешней службы.

К последним относился и Натаниел Хикс. Вряд ли начальник отдела полковник Култард или непосредственный шеф Хикса, начальник секции донесений майор Уитни отдавали себе отчет в том, что работа писателя, редактора и издателя — совершенно самостоятельные виды человеческой деятельности. Эксперты из отдела изучения личного состава, тщательно проштудировавшие его личное дело перед назначением на нынешнюю должность, с полным основанием аттестовали Хикса как компетентного и даже талантливого редактора, но не учли, что писатель он самый заурядный.