Джеймс Коззенс - Почетный караул

А то вообразишь себя в кресле стрелка турнельной установки; нервы заходятся в безумной пляске, а ты глядишь сверху вниз сквозь нижнюю половину прицельного сектора, сплошь испещренного бесчисленными дымящимися точками зенитных разрывов, на миниатюрные пожары, зажженные пролетевшими до тебя бомбардировщиками. Над местами взрывов бомб в небо уже тянутся длинные вымпелы густого дыма, указывающего направление ветра над поверхностью цели. Судя по правильным многоугольным контурам, серовато-зернистой фактуре и шеренгам тонких линий-улиц, это густонаселенный городской район. С нетерпением ждешь, когда же наконец раздастся толчок, означающий, что самолет закончил заход на цель и освободился от бомб, но в то же время постоянно помнишь, что в любую секунду близкий разрыв зенитного снаряда может отправить тебя к праотцам. Выглядываешь в окошко иллюминатора и вдруг видишь, как гондола двигателя отделяется от огромного крыла или само крыло целиком отрывается от корпуса самолета, возвещая первый виток безумного штопора в саване полыхающего бензина, который на несколько секунд согреет воздух вокруг вертящейся волчком машины, прежде чем прорвется внутрь через алюминиевую обшивку, надежно заглушающую крики боли и отчаяния, и подожжет опутанные проводами меховые летные комбинезоны.

Или же навстречу попадется конвоир с винтовкой, одуревший от скуки и полуденного зноя, с равнодушным видом ведущий вниз по длинной, прокаленной солнцем Бейс-стрит человек тридцать в одинаковых грубых голубых куртках с выведенной белой краской буквой «П» на спине, собирающих мусор, и мысль о бренности бытия приведет тебя на несколько минут в состояние тупого оцепенения.

А вечером, в подавленном настроении, с чувством усталости, напоминающим, что ты уже не молод, что бóльшая — и уж во всяком случае, лучшая — часть жизни уже позади, ты возвращаешься домой, к новым приятелям-сослуживцам, разгуливающим по квартире в одном белье, и пытаешься заглушить шутками или утопить в стакане виски свои невеселые мысли, а вместе с ними и прочих неизменных спутников всех малодушных: ощущение сгущающегося ужаса, надвигающейся грозы, неизбежности смерти.

На первый взгляд лучшей обстановки, чтобы развеяться, и не придумаешь — но это лишь на первый взгляд. Просто неутомимый человеческий дух не желает признавать поражение, упрямо бодрится, точно старые приятели, собравшиеся на дружескую пирушку: «Вот это жизнь, ребята!» Но насколько они искренни? Может быть, когда-то, много лет назад, в студенческие годы, такая жизнь и вправду доставляла удовольствие. А сейчас ты с грустью глядишь на постаревшие лица, поредевшие волосы и оплывшие фигуры былых собутыльников. Но делать нечего — остается либо присоединиться к ним, либо просидеть весь вечер в своей спальне.

Натаниел Хикс познакомился со своими нынешними товарищами меньше года назад. Если бы не война, вряд ли они когда-нибудь встретились. Капитан Дональд Эндрюс, специалист в области статистики, работал раньше в какой-то технической фирме. Капитан Кларенс Дачмин был на несколько лет младше Хикса и Эндрюса и до войны заведовал отделом рекламы и связи с общественными организациями в гостиничном концерне. Все трое в одно и то же время прошли переподготовку в Майами, но выяснилось это только сейчас, потому что на курсах командирской учебы офицерского состава ВВС одновременно учатся до полутора тысяч человек. Обычно знаешь лишь тех, с кем пришлось жить в одном отеле, учиться в одной группе или служить в одном подразделении.

Они прибыли в Вашингтон для прохождения службы в том отделе штаба, который впоследствии был преобразован в АБДИП, и вместе с десятками других офицеров вскоре оказались в большой комнате без перегородок, занимавшей целое крыло огромного ветхого флигеля номер один в Грейвелли-Пойнт. В комнате стояло две сотни канцелярских шкафов, полсотни письменных столов и пятнадцать стульев. Целую неделю они просидели на столах, пытаясь что-то понять в этой неразберихе. Позже, немного разобравшись в таинстве административных игрищ, они догадались, что попали к финалу битвы между двумя фракциями, враждующими за право возглавить формирующееся крупное подразделение, для которого их всех, собственно, и отобрали. В подробности происходящего их никто не посвящал — считалось, что, пока борьба не закончится, им и знать ничего не надо.

Через неделю всех их — около трехсот человек — собрал полковник Ван Пелт, толстяк с измученным лицом и редкими, прилизанными волосами, и сказал, что хочет сообщить им радостную весть: наконец-то подписан приказ о создании Управления анализа боевых действий и потребностей армейской авиации в Оканаре, штат Флорида, и сейчас как раз готовятся предписания для всех присутствующих о направлении в Оканару.

У самого полковника, впрочем, вид был далеко не радостный; он выглядел больным и усталым и, видимо, даже похудел за последнее время, потому что потрепанный летний китель с крылышками первого пилота, старшего пилота аэростата и пятном от споротых эмблем военно-воздушных сил на плече висел на нем как на вешалке. Не было никаких сомнений в том, что он эту битву проиграл и, что бы там ни создавалось в Оканаре, ему там не командовать; он не без смущения перешел к церемонии официального прощания — поблагодарил их за честную службу и помощь, выразив уверенность, что они будут столь же плодотворно и ответственно трудиться на новом поприще.

Его выслушали в полном недоумении и молча — многие, пожалуй большинство из собравшихся, видели его первый и, как оказалось, последний раз в жизни. Потом кто-то зааплодировал, и все начали громко хлопать.

Тут уже опешил полковник Ван Пелт: всеобщая овация при известии о его смещении с должности показалась ему сначала издевательством, но он тут же сообразил, что они просто благодарят его за только что сказанный комплимент. Так, на свой штатский манер, они выразили ему свою симпатию и сожаление о его уходе.

На отвисших дряблых щеках полковника проступили красные пятна. Он стоял, покусывая толстые губы. Лицо его подергивалось от волнения. Наконец он поднял руку и произнес нетвердым голосом: «Благодарю вас, джентльмены. Благодарю вас от всего сердца». Потом повернулся и вышел из комнаты. Поднялся его заместитель — седовласый подполковник — и сказал, что вся необходимая информация будет вывешена на доске объявлений.

В числе сотни советов, распоряжений и мер предосторожности на этой доске было и разрешение добираться до места службы собственным транспортом. Натаниел Хикс намеревался отправиться в Оканару на своем автомобиле. Незадолго до этого он познакомился здесь с Эндрюсом; оба они были тогда еще первыми лейтенантами и по воле случая сидели рядом в комнате во время вынужденного безделья — иногда даже на одном столе. Эндрюс был знаком со вторым лейтенантом Дачмином, который любезно помог ему получить номер в том же отеле, где он сам остановился, — в то время достать номер в Вашингтоне было совсем не просто.