Джованни Пирелли - Энтузиаст

Но вот исчезли вдали последние носилки, утих последний стон, смолкло последнее проклятие. Он снова остался один, снова стал взбираться на гору, снова зашагал сквозь ночной мрак, все больше удаляясь от жилищ, от людей, от света. И тут он внезапно почувствовал тяжелую усталость. Казалось бы, глаза должны привыкнуть к темноте, а он видел все хуже. Теперь он то и дело сбивался с дороги, то подходя к самому обрыву, то натыкаясь на склон горы. Он начал испытывать сильную жажду и должен был бороться с непреодолимым желанием остановиться и попить. Когда жажда становилась нестерпимой, он в точности повторял все движения санитаров — прислонившись к скале и с трудом переводя дыхание, делал несколько глотков из фляги, обтирал рот, сплевывал и затем снова пускался в путь, но только для того, чтобы, немного прошагав, снова остановиться и проделать то же самое… Но нет, он не сдастся! Смущало его сейчас не само возвращение (хоть он, конечно, был бы смешон в глазах тех, кто видел, как он подымался), а то, что он мог отступить под напором стольких разнородных причин: тут и жалость старого Джероламо, и цинизм Альдо Пароди, и наглость дневального из Валоны… После встречи с ранеными возвращение становилось капитуляцией перед страданием, тревогой, ощущением смерти… Может быть, это страх? Страх перед чем? Он шел вперед, и уже одно это доказывало, что страха нет.

Батальон Ф. подвергся внезапной атаке и был разгромлен. Все произошло за каких-нибудь два часа. Когда первые дрожащие лучи солнца стали пробиваться сквозь плотную завесу ночи, первые очереди греческих пулеметов обрушились на часовых и ворвались в солдатские сны. Когда солнце взошло над горной вершиной, все уже было кончено.

Если в военных сводках пишут об уничтожении воинской части противника, то это обычно полуправда. Часть можно считать уничтоженной лишь в том случае, когда солдаты, окруженные со всех сторон, подымают руки и сдаются. Это может случиться, когда противник вводит танки в глубокий тыл окруженной части, но не так бывает, когда в бою участвует одна лишь пехота. В ходе боя наступают минуты, когда инстинктивное стремление к свободе становится сильней чувства самосохранения, и тогда любой солдат, очутившись в безвыходном положении, становится отчаянно силен и смел. Сумма таких индивидуальных устремлений и позволяет командованию через час или же через сутки после разгрома создать новую линию обороны и повести в контратаку ту самую часть, которую противник с полным основанием объявил уничтоженной.

Так и батальон Ф. вновь занимал оборону в тот самый час, когда греческий штаб составлял сводку, в которой сообщалось об его уничтожении. А то, что батальон потерял половину своего состава и треть кадровых офицеров, в том числе подполковника и двух командиров рот, и на месте разгрома осталось почти все тяжелое вооружение, ящики с боеприпасами и все палатки, — это уже было технической подробностью. Батальон теперь действительно занял оборону в нескольких сотнях метров от позиций противника, за обрывистым склоном без ровных площадок и каких-либо укрытий. Закон тяготения действителен и в бою. Когда греки появятся из-за горного склона, который их укрывал, и покатятся прямо на голову альпийским стрелкам, им придется катиться и дальше до самой долины. А в долине протекала река Осуми, которую нельзя перейти вброд, и вообще через нее можно переправиться только в одном месте, у излучины, где переброшен мост из досок и бревен. И штаб полка дал знать, что расположение батальона Ф. стало предмостным укреплением, которое нужно удерживать любой ценой, чтобы отсюда начать контратаку. Какими силами и каким образом ее предпринять — это тоже было технической подробностью. Альпийские стрелки знали, что очутились в западне.

В течение большей части дня вдоль склона происходили многочисленные передвижения. Рота, размещенная на правом фланге батальона, была переведена на левый фланг, а роту, бывшую на левом фланге, переместили на правый. Роту, находившуюся в центре расположения батальона, подняли метров на сто выше и расположили в виде клина, затем ей же велено было спуститься метров на сто ниже и перестроиться. Взводы, отделения и уцелевшие пулеметы за день перемещались раз десять. Едва стрелки заканчивали сооружение укрытий из камня, хвороста и земли, как поступал приказ о новой перемене позиций. Лишь сон мог принести облегчение этим предельно уставшим, бесконечно измученным людям. Сон? Но ведь это против психологических правил ведения войны: выспавшийся солдат (а во сне он снова становится штатским) перед лицом атаки противника становится мягким, ему не хватает злобы. Напротив, вконец измочаленный солдат яростно сопротивляется противнику, который, атакуя, мешает ему отдыхать. Если смотреть на дело с этой точки зрения, то солдаты батальона Ф. после всех совершенных ими манипуляций накопили достаточный заряд ярости, которую следовало обрушить на противника в случае атаки.

Но было и другое обстоятельство, которое еще в большей степени ожесточило души солдат. Выяснилось, что в те минуты, когда бой грозил катастрофой, обоз мулов, перевозивших ежедневный рацион, был отослан обратно в тыл, откуда был снова направлен к линии фронта, однако остановился на полпути, потому что тем временем обвал перекрыл горный проход, который нельзя было обойти. Говорили, что обоз теперь ждет прибытия саперов, вызванных из Берата. Пока же батальон оставался без продовольствия. Штаб полка разрешил использовать НЗ — коробку консервов и галеты, которые солдаты должны были носить при себе. Когда же офицеры узнали, что потерявшие ранцы солдаты остались без НЗ (на самом деле они уже давно все съели), то штаб потребовал поименный список тех, кто нарушил незыблемое правило воинской жизни — сохранять неприкосновенный запас. Нарушителям грозили тягчайшие наказания.

Вот, собственно, те события, которыми закончился день. На закате пошел дождь, такой частый и холодный, что казалось, будто идет мокрый снег. Не было ни укрытий, ни палаток. Плащами или одеялами, которые кое-кому удалось спасти, укрывались по пять, по шесть человек. Не прошло и получаса, как все промокли до костей. Как тут поднять моральное состояние солдат? Пустили слух, что скоро прибудет обоз с особым, подкрепляющим силы рационом — анисовая водка и шоколад. Ложные слухи — это еще одна уловка психологической войны. Пока солдат верит этим ложным слухам — его моральное состояние высоко. Когда же он перестает им верить, его охватывает злость. А как известно — озлобленный солдат лучше солдата обмякшего.

Что можно было еще предпринять в этом смысле? Несколько отделений было послано в дозор. Не сказать, чтоб это вызывало чувство тревоги: о греках теперь никто и не вспоминал, единственными подлинными врагами стали голод и холод, единственной и подлинной борьбой стала борьба против долгой и страшной ночи, которая только началась. И все же то обстоятельство, что несколько отделений было выслано вперед, вынуждало всех остальных к настороженности — солдаты, заслышав шум шагов или чей-либо голос, опасались, что теперь пришел черед их отделения. И это не позволяло им распускаться.