Сергей Минутин - Никто мне ничего не обещал

Начальник политотдела, как правило, был просто отфильтрованным и кристаллизованным куском змеиного яда. А в полку Сергея он был ещё и редкий «шкурник». Будучи сыном какого–то члена Военного Совета, он крал и тащил буквально всё. Это была редкая сволочь, постоянно повторявшая: «Я как начальник политодела, коммунист могу требовать…». Офицеры мстили, но по одному возможному варианту: крали то, что осталось.

И тут Сергей обнаружил странную особенность своих души и тела. В его подчинении была целая служба и штат прапорщиков, начальников складов. Только воруй, только мсти «лучшим представителям» Советской власти. Но стоило ему взять на складе хоть банку консервов, его «расшибала» какая–нибудь болезнь. Фактически это означало полную должностную непригодность.

Его Родина культивировала только одну профессию — профессию вора. А тут такой кошмар: находишься при материальный средствах и ничего не можешь украсть. Полная профнепригодность. Его словно заговорили на давно забытой заповеди: «Не укради». Но кто это сделал, если Сергей в церкви был один раз, и то не по своей воле, а только в день своего младенческого крещения.

Жизнь шла своим чередом. Политработники увлеклись борьбой с пьянством, «ужесточением», дележом и воровством. Действующая армия протрезвела настолько, что в центре Москвы, чуть ли не на Красную площадь, приземлился немецкий спортивный самолёт с гражданином ФРГ, лётчиком Рустом, прилетевшим прямо из–за «бугра». Это было позорно и обидно, ибо этот лётчик просто так «полетать решил» и пролетел пол — России. А параллельно с ним над территорией СССР резвились ещё два истребителя из Турции, и тоже совершенно безнаказанно. Многие офицеры ПВО перевернули свои знаки отличия «к верху брюхом».

Сухой закон отменили, но перестройку продолжили.

Михаил Сергеевич с таким же энтузиазмом, с каким рвался к высшим постам в СССР, теперь этот СССР разваливал. В войсках это проявлялось весьма своеобразно. Генсек, он же первый президент СССР, найдёт какой–нибудь недостаток в советской системе, озвучит его народу, а уж народ из этого недостатка вывернет целый пласт.

Пролетарии стали припоминать, что их «стахановцы», на которых они трудились целыми бригадами, так и не «проставились». «Стахановцы» твердили, что эти трудовые подвиги были нужны партии и стране, но пролетарии делали уточнение, что не стране и партии, а местным парторгам, и потому «проставиться» придётся. Доярки сразу вспомнили, как сливали молоко в одно ведро самой «передовой» доярке — и пошло, поехало.

В армии ситуация была идентичной. Заныли даже политработники, так выходило, что сразу же после Великой Отечественной войны они стали не нужны, но продолжали паразитировать на теле армии, а во время войны от них было больше вреда, чем пользы. Начальник политотдела, рвач, карьерист и скотина, ходил по полку и пытался войти в доверие к тем, кого ещё вчера презирал. Свою речь он начинал со слов, как хорошо было раньше, хотя бы во времена Хрущёва: «Одел каракулевую шапку на голову — и ты вождь, или рядом с вождём, одел цигейковую шапку — мелкий начальник…».

Но страх у офицеров перед политорганами проходил, в открытый конфликт не вступали только те, кто ещё мечтал уехать в какую–нибудь «банановую» страну военспецом и зависел от подписи начпо. Остальные иронично замечали, что хрущёвские «пидарки» и сегодня прекрасно бы смотрелась на головах политработников. Пока политработники ходили и ныли цитатами из учения марксизма–ленинизма о том что верхи не могут, а низы не хотят, отцы — командиры как умели пытались спасать ситуацию.

Командиры и себя не жалели, и другим старались спуску не давать, так как боевую готовность никто не отменял. Видение ситуации у боевых офицеров и политработников было совершенно разным. Первые Родину защищали, вторые считали, что чем хуже, тем лучше, так как тогда, когда станет совсем худо, им дадут власть по наведению порядка.

Командиров полков такое поведение их замов по политчасти сильно раздражало. Стали происходить странные вещи. Начальник политотдела в годовщину 70-летия Великого Октября с синяком под глазом угодил в медвытрезвитель, что сильно укрепило дисциплину в полку и придало веру в верный курс партии и правительства. Всех мучил единственный вопрос: «Отмажут его от справедливого наказания или нет».

Офицеры тыла за всеми этими процессами наблюдали со стороны. Им было абсолютно всё равно, так как все носители «вихрей» со всех сторон продолжали есть и пить. И правые и левые, и почвенники и западники, и командиры и политработники. Тыл продолжал кормить всех. На него перестройка не распространялась. Хотя некоторое облегчение было, появились явные противоречия между разными группировками, и усилился контроль за тем, чтобы «противник» не хапнул больше чем положено. Да и хапать становилось нечего. Склады катастрофически пустели.

Горбачёв вовсю утверждал, что «процесс пошёл». К сожалению, Михаилу Сергеевичу было абсолютно наплевать на конечный результат процесса, он жил только самим процессом. Для многих офицеров, далёких от армии и понимания механизма её слаженной работы, такое понимание жизни пришлось по душе. Делай что хочешь, но в армии определённость положения — наиважнейшее условие. Пусть завтра война, но сегодня ты видишь перспективу. И вдруг всё рухнуло. Поговаривали о новой присяге и грядущем сокращении.

Правительство и его руководящий орган КПСС оценивали своё управление процессом высоко, но народ уже оценивал и само правительство и его авангард чрезвычайно низко.

Шёл процесс перестройки и формирования «нового мышления». Молодой генеральный секретарь взялся обучать «старых обезьян» новым трюкам, которым сам совсем недавно научился у своих западных коллег. Но «старые обезьяны» прекрасно понимали, что если СССР потеряет своё имперское место в мировой оси координат, то его быстренько займут другие. Те, кто это понимал, особенно из рядов ВПК и КГБ, даже роптали, но армия молчала. Военным надоело в империи буквально всё: кадровый беспредел, квартирный вопрос, вечная суматоха и хаос.

Обиженные офицеры, кто по глупости, кто от лукавого, стали писать письма в Министерство обороны. В письмах они «беспощадно» вскрывали все нарушения и недостатки в своих частях.

Попадание начальника политотдела в медвытрезвитель явилось спусковым крючком и для вала писем от офицеров воинской части Сергея.

Начальник службы вооружения, которому начпо препятствовал в выезде за границу, так и писал Министру обороны: «Начальник политотдела, алкоголик, из военторга на территории части продают товары «своим да нашим», кадровая политика нарушается, создана система пожирания принципиальных офицеров», и как вывод: «Полк в последние два года не заслужил ни одной из полученных оценок».