Сергей Минутин - Никто мне ничего не обещал

Отношение государственной власти к казакам в связи с этим всегда было настороженным. И периодически в «верхах» возникала идея: а нельзя ли кем–нибудь заменить казаков? Но все эксперименты проваливались с треском.

Здесь стоит обратить внимание на то, что «искусственные» войска становились полноценными, когда они создавались либо из добровольцев, как Сибирское, Бугское, либо из казаков других войск — как было на Тереке, в Оренбуржье. Во всех случаях они имели больший или меньший процент природных казаков, перенимали исконные казачьи традиции. Но следует задуматься над тем, а для чего создавались эти внутренние войска…

Казачество и вера православная — неразделимы. Именно в рамках православной веры многоликое казачество сформировалось как единый народ.

Валерий Шамборов пишет по этому поводу: «Казачество, выработавшее свою особую психологию, традиции, поведенческие стереотипы, действительно приобрело признаки народа. Однако и отдельным этносом не стало. С русскими казаков связывало православие. А по понятиям той эпохи «православный» было тождественно слову русский. Православные украинцы тогда называли себя «русскими». И человек любой нации, принимая православное крещение, становился «русским», с ним обращались как с полноправным русским. То есть, казачество стало субэтносом, «народом внутри народа». Впрочем, ведь и сам по себе великорусский этнос в XV–XVI вв. только ещё формировался, объединяя в одно целое значительно отличавшиеся общности московитян, новгородцев, рязанцев, смолян, севрюков, финские племена мерян, муромы, чуди, служилых татар, «Литву» и т. д.

Но при слиянии особенности всех этих народов стирались, а у казаков, наоборот, утверждались и укреплялись. Почему? Тут надо учитывать, что образование любого нового народа — процесс не только благотворный, но и отнюдь не безболезненный. Самые активные, энергичные люди могут противиться «унификации». Они становятся тормозом на пути объективного процесса и, как правило, погибают — это происходило в феодальных и религиозных междоусобицах Западной Европы, Арабского халифата, Индии, Балканских стран. Однако в условиях России нашлась готовая древняя структура — казачество, которая нуждалась именно в таких людях! Вбирала их в себя. И им она вполне подходила, они дали старой форме новое наполнение. Таким образом, формирование великорусского этноса и казачества шло одновременно, было «двуединым» процессом. Случай в мировой истории уникальный, оттого и не удаётся втиснуть казаков в какую бы то ни было «стандартную» классификацию. Особенностью «двуединого» процесса стало и то, что казаки не отделяли себя от Российского государства (как следовало бы по версии о «беглых» — из самой психологии эмигрантов), а напротив, крепили связи с ним. И ещё одним краеугольным камнем казачьих традиций стал российский патриотизм».

Православная вера, казачьи традиции и российский патриотизм стали индикатором принадлежности к казачеству, базой для его формирования. Значит, были и носители традиций. Ими являлись остатки «изначального», древнего казачества. Они и стали костяком, обраставшим новыми людьми, но обеспечивающим общность и духовное единение. Как и адаптацию к специфическим условиям существования. В XVI–XVII в. в. любой пришлый сначала становился «товарищем» старого казака, который выступал его наставником, опекуном. И, лишь прижившись, зарекомендовав себя, человек признавался полноправным казаком. Кстати, этот опыт казачьей жизни сегодня применяют все общественные организации, занимающиеся адаптацией переселенцев, беженцев, военных, людей резко меняющих свою профессию.

Казаки всегда пребывали в уверенности, что служат Богу по–своему, защищая православных людей от басурман. И Господь это учтёт. Таким образом, вырабатывалось осознание себя воинами Христовыми. Не в качестве гордыни или претензий на исключительность, а как констатация факта. Воины Христовы, а уж Он разберёт, кто достойно послужил Ему, а кто оказался нерадив. Верастала и одним из краеугольных камней традиций. А вторым была воля. Но здесь надо обратить внимание, что в XIX в. либералы произвели подмену понятий, внедрив вместо «воля» — «свобода». Идеализировалась «борьба за свободу», этот термин стал подразумеваться заведомым благом и противопоставляться «рабству». Однако в XVI–XVII вв. на Руси слово «свобода» применялось очень редко. В ходу был термин «воля», который совпадает со «свободой» лишь в одном из значений, а в других расходится. Понятие «свобода» чисто механическое. Так, в физике говорят о «степенях свободы». Одна ступень — способность частицы телепаться вдоль одной оси, две степени — по двум осям, три — по всем направлениям, четыре — тело вдобавок может вращаться вокруг одной оси, пять — вокруг двух осей, шесть — если оно способно перемещаться в пространстве и кувыркаться как угодно… Термин «воля», в отличии от «свободы», включает в себя целенаправленное, осмысленное начало. Говорят — «моя воля». (В том числе, если сочтено нужным, и воля на то, чтобы ограничить свою свободу). Данное понятие включает и усилие по достижению цели — «волевое усилие», «силу воли». Наконец, оно имеет много уровней. Есть воля одного человека, воля коллектива, которая выше воли индивидуума, есть и Божья Воля… «Свобода», доведённая до абсолюта, даёт анархию, хаос. То бишь, царство лукавого, Воля — нет. Для неё идеалом будет случай, когда воля отдельного человека совпадает по направлению с волей коллектива и с Божьей Волей. И слово «рабство», на самом–то деле, антоним не для «свободы», а для «воли». Невольник — человек, не способный действовать по своей воле. В наше время можно привести массу примеров, когда люди, юридически вполне свободные, утрачивают собственную волю и живут по манипуляциям пропаганды, бездумно следуя в русле навязанных им стандартов и ценностей. И вот эту разницу важно учитывать для правильного понимания психологии казачества и его истории.

Традиционно казаки много делают и для укрепления православной патриархии и часто заостряют внимание на этой неотъемлемой части русской жизни и Верховной власти.

В XVII в. в Сечи была построена церковь Покрова Пресвятой Богородицы. А первый храм на Дону казаки решили поставить в 1650 г. Царь одобрил их инициативу и послал 50 руб. Но донцы не без юмора отписали ему: «Пятьюдесятью рублями церковь не построишь». Алексей Михайлович устыдился и послал ещё 100 руб., а также священников, богослужебные книги и утварь. И в Черкасске был построен деревянный собор Воскресения Христова. Но в обрядах сохранились некоторые особенности. На Руси запрещалось входить в храм с оружием — а казаки в свои церкви долгое время приходили с саблями. И во время чтения Евангелий наполовину вынимали их из ножен, подтверждая готовность сражаться за православие.