Игорь Буторин - Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний

— Ой, Афонюшка, — закатила глаза Гюльчатай. — Ну, ты как вчерась народился. Ага, прям все они с голодухи и нищеты в адвокаты записываются. Ясен пень, за длинной таньгой они в юристы подаются. Очень выгодная по финансовой части эта вся юриспруденция. Опять же самые большие взятки берут именно адвокаты-нотариусы, тем более что с них всегда взятки-гладки. Так что не жалей ты этого горемыку. Это он прибедняется, а на самом деле пираты его наняли на случай, если попадутся на крупном гоп-стопе, да уйти вовремя не смогут. Вот тогда, на суде этот лицемер должен был их права отстаивать, а по-простому от тюряги или вышки отмазать.

— Да он, вроде, с виду смирный, может, оставим болезного? Пусть плывет с нами, человек он, судя по всему, ученый. А что за длинной деньгой подался, так ведь слаб человек до денежек. Опять же, когда Зигмунд проснется, будет ему с кем за жизнь потолковать.

— Все эти колдуны и маги, большие затейники на счет сыпануть в борщ какого-нибудь яду, — заметила Гуля. — Никто не разберет, что у них на уме, даже сами они не знают, когда говорят правду, а когда врут. Так что имейте в виду, я с ним столоваться не буду.

— Издержки профессии, — выдохнул пленник, почувствовавший, что гнев победителей уже миновал и ему оставят жизнь, а значит надежду… на побег.

— Ладно, запрем его пока в трюме, пусть с медведем поотдыхает. Зигмунда он все равно не сможет отравить — тот во сне ничего не жрет и не пьет, а в ближайшем порту под видом талисмана загоним его по спекцене какому-нибудь купцу.

— Спасибо, брат-Синдбад! Уважил! — расчувствовался Афоня. — А я тебе за это хочешь яйцо Кауры подарю, будешь всем показывать, да к автобиографии будет, что приложить в качестве доказательства очередного подвига.

— За подарок отдельное мерси! — зарделся капитан-герой. — Лучше я джиннову мошонку на шее вместо амулета носить буду, типа медали или ордена.

На том и порешили, а на горизонте уже маячил индийский берег.

Конец первой части

Афоня стоял вместе с Синдбадом на баке и всматривался в приближающийся индийский берег. У обоих на душе было как-то скверно. Быть может, сплин навалился от вдруг осознанной усталости морского путешествия. Хотя, нет, похоже, их тяготило скорое расставание. Синдбад успел полюбить своего русского друга, такого, как ему казалось, не приспособленного для жизни на Востоке. Афоня же грустил от того, что сейчас оборвется последняя нить, которая еще связывала его с родиной — ведь посуху до Руси не доберешься, а хороший парень — Синдбад, которого он тоже по-дружески полюбил, засобирался домой, вокруг Индостана в свой любимый Китай.

— Афонь, — спросил мореход, — а на кой тебя в Индию-то потянуло?

— Спроси меня об этом кто другой, так я бы ответил, что по торговой части, — разоткровенничался тверчанин. — Но тебе скажу честно. Досталась мне в наследство фамильная карта с маршрутом до Древа желаний. А произрастает то дерево исключительно в Индостане.

— И что ты у него хочешь попросить?

— Есть у меня братан в Твери, калека он, инвалид детства. С малолетства его точит недуг неизвестный. Весь скособоченный и болезный. Почитай после смерти нашего батюшки никого роднее его у меня на белом свете и не осталось. Вот я и решил, что это волшебное дерево сможет вернуть ему здоровье.

— Благородно, — задумчиво промолвил Синдбад.

— Хочешь, я и для тебя чего попрошу? — совсем поплыл Афоня.

— Вот если б лет несколько назад, до того времени, как я сбежал из Китая, я бы попросил дерево это маленько подправило внешность моей законной китайской жены Джиао. А сейчас, когда я уже, невзирая ни на какие внешние данные, и так собрался домой к супруге, так думаю, ничего мне и не надо от волшебного растения.

И мореход рассказал Афоне, что сам он не местный, то есть не перс и не индус. Да это и без разъяснений было понятно, достаточно было взглянуть на его косоглазую физиономию и желтушечный цвет лица.

Синдбад был родом из Китая. Если верить его рассказам, то там, в далеком Китае его ждет жена Джиао и пятеро ребятишек — два мальчика и две девочки, а вот какого пола был пятый ребенок, он не знал — ушел в море, когда дитя было еще в чреве матери. Капитан в приливе дружеских чувств, откровенно поведал русскому путешественнику, как он стал Синдбадом-мореходом.

Здесь надо заметить, что настоящее имя морехода было Синь Бод Жигин. Это уже шастая по морю для простоты транскрипции китайский вариант имени усох до сокращенного — Синдбад.

В начале своей карьеры Синдбад служил матросом на торговой джонке купца Юань Джо. Ишачил на парусах, потом на кормиле и дослужился до боцмана. Должности и корабельные обязанности у него менялись, зато неизменной была, любовь к морю, выпивке и женщинам.

Когда в порту он сходил на берег, то отправлялся прямиком в самый развеселый квартал города и там педантично и самозабвенно куражился, пока не кончались все заработанные деньги. Потом оборванный опустошенный и побитый он возвращался на борт и уже с чувством выполненного на берегу долга, ждал отплытия судна. В это время он походил на больную собаку, которая чутко прислушивается к своему организму, чтобы понять — пора помирать или еще нет. Помирать явно было еще не пора.

После выхода в море он преображался. Порой складывалось впечатление, что море лечило его от всех сухопутных страстей. Именно среди волн ему было хорошо, и он твердо знал, что, когда и как надо делать. И если вся команда при приближении шторма прощалась с жизнью, то Синдбад стоял на мостике уверенный в себе, твердо понимая, что еще нет такой бури, которой он не смог бы противостоять.

Его будущий тесть был знатным вельможей, при дворе императора из рода Цзун. Кроме этого он был первостатейная сволочь и главный придворный интриган. От этой природной его гнусности характера и от количества подлян, коих он намастрячил разным людям, Бог наказал его дочкой. Дочка его, если быть честным до конца, была еще та красавица. Ну, не удалась она ликом… да и фигуркой тоже, мягко говоря, не удалась. Это и понятно, Бог наказывает подлецов через из потомство.

Слегка была его дочь кривоватая и ногу одну подволакивала. Как по иронии судьбы родители дали ей при рождении имя Джиао, что означает — изящная и прекрасная. Так вот, она была полной противоположностью своего имени. Когда же пришло время искать жениха, то таковых не обнаружилось. То есть они были, но вот только свататься к ней, ни по доброй воле, ни по принуждению, никто не хотел.

И вот однажды, отважный мореплаватель и боцман, в ту пору еще носивший имя Синь Бод Жигин, а не Синдбад, как сейчас, барагозил в одном из портов на берегах Желтого моря. Деньги у него уже кончились и, когда сей факт, стал очевиден даже владельцу заведения, то два шаолиньских монаха, за еду служившие здесь вышибалами, выкинули пропойцу на мостовую.