Марат Басыров - Печатная машина

Тот, наконец, сдвинул губы.

— Funny, — обнажил он ряд неровных прокуренных зубов.

На кого мы были похожи, когда, обнимая шкафы худыми немытыми руками, мелко перебирая ногами, пятясь и напирая, вытаскивали их на улицу? С каким снисходительным презрением смотрели на нас тугие, словно надутые хорошим насосом, грузчики, как мы, напрягаясь, пыхтим в полировку так, что потом можно легко написать на ней пальцем что-то навроде «go away». Или «пошло все к черту». На наших лицах также была написана печаль, если даже не скорбь, — с такими лицами выносят гробы, но никак не мебель, только что приобретенную, красивую, можно даже сказать — элегантную.

Конечно, сразу же пошел снег с дождем. Или дождь со снегом. Такая вот каша. На мне была куртка и кепка, на Джоне тоже что-то болталось с капюшоном на спине, только вот мебель была совершенно голой. Джон бы сказал, что она была defenseless. Беззащитной. Она стояла перед магазином, как будто ей там, внутри, не хватило места. Так же как и нам в чьих-то жизнях не досталось свободного угла. Или как в чьих-то словарях появились ненужные слова и их выкинули в грязь.

Хотелось материться сразу на всех языках, перемешивая мат во рту и выплевывая на снег.

«На хрена мне эта мебель?» — клял я себя, тормозя машины. Вместо грузовиков останавливались малолитражки. Пока Джон рядом с мокрыми шкафами сосал пиво, мне удалось тормознуть самосвал.

Мы кое-как закинули стенку в кузов и уже через каких-то полчаса стояли у нашего подъезда. Шустрый водила за дополнительную плату помог сгрузить на снег добро и укатил, махнув папироской на прощанье.

Как мы заносили эти шкафы — об этом невыносимо даже рассказывать. Лестничные пролеты были узкие, мы никак не могли в них вписаться, Джон пару раз спотыкался, рискуя уронить шкаф и прокатить его на себе по ступеням. Мы втаскивали их в квартиру и просто кидали посреди комнаты, даже не заботясь, не перепутан ли верх и низ. Секретер и книжный — еще туда сюда, а вот с платяным я наверняка заработал себе грыжу. Она вылезла из моих глаз, я ничего не видел, обливаясь потом. Мне хотелось бросить его тут же, на площадке между этажами. «Господи, — стенал я, промаргиваясь, чтоб хоть что-то разглядеть за темной пеленой, надвигавшейся откуда-то изнутри, — что все это значит? Зачем мне это, если я прекрасно могу обойтись? Без секретеров, посудомоечных, стиральных и швейных машин, кроватей, диванов… Даже без жены, которая может обходиться без меня, я тоже, пожалуй, устроюсь. Зачем тогда из последних сил я пру все это в свою собственную жизнь?»

Клянусь, если бы не Джон, я бы сломался. Но он проявил удивительную стойкость. Он не ныл, не бормотал ругательства, только кряхтел, тяжело отдувался и один раз громко выпустил газы. Когда мы почти волоком затолкали едва не ставший моим гробом чертов шкаф в квартиру, последние силы оставили меня.

— Дринк, — махнул я рукой Джону и поплелся на кухню.

Достал из холодильника бутылку водки и упал на табуретку.

Джон сел напротив.

Я дотянулся до шкафчика и достал два стакана. Затем опять пришлось вставать за какой-то закуской. Первая стопка пролетела со свистом, будто ее засосало пылесосом.

— Кайф, — выдохнул я, занюхивая огурцом.

— Indescribably, — отозвался Джон, жуя колбасу.

— Непередаваемо, — перевел я, разливая по новой.

— Neperedovaemo, — повторил сосед.

— Чем ти занимаисшся? — спросил я его на ломаном русском.

— Таг-сяг, — смущенно ответил он.

— О! — сказал я.

— Yes, — ответил он.

Через полчаса мы расстались. К тому времени мы прекрасно понимали друг друга без слов. «Если что, — сказал он выражением своего лица, — ты меня зови. Я помогу». — «Хорошо, — ответил я. — Спасибо тебе, Джон». Он потопал к себе наверх, а я поехал отдать долг своему приятелю. Было около семи часов вечера, когда мы встретились с ним у входа в кинотеатр. Заодно мы решили сходить на фильм — шла ретроспектива известного режиссера. Мы купили билеты, но, прежде чем войти в зал, я предложил ему промочить горло.

— Купим в магазинчике напротив и во время сеанса выпьем, — сказал он.

Мы так и сделали.

Начался фильм, пошли первые кадры, какой-то длинный план с заходящим солнцем. Мы передавали друг другу бутылку коньяка, отхлебывая прямо из горлышка и закусывая кусками шоколада. Фильм был не дублирован, перевод — синхронный, женский голос едва поспевал за репликами героев. Моего приятеля явно раздражал такой непрофессионализм.

— Блядь, как она переводит? — ворчал он негромко, прикладываясь к бутылке. — Это же ужас, как она переводит!

Меня не интересовало, что там шло на экране. Чем может вообще задеть выдуманное одним человеком, пусть даже самолично пережившим все это, другого человека, если они, эти люди, изначально говорят на разных языках? Что-то ведь должно объединять у самого истока, откуда вода только-только начинает пробивать себе дорогу? Вся эта гармония должна из чего-то складываться. Почему, например, мы с женой, говорящие на одном языке, не можем найти понимания, пути друг к другу? Не раз переплетавшие языки в страстных поцелуях, почему порой опускаемся до нестерпимого словесного поноса? В таком случае как же должно быть трудно Джону жить и работать в чужой стране, приняв вместо языка образ жизни ее народа. Какое нужно иметь доверие к людям, чтобы, не понимая, не отталкивать, а стараться жить той жизнью, которой живет подавляющее большинство. Но сила здесь или слабость — вот в чем вопрос. Как перевести одно в другое, чтобы в случае необходимости поменять местами эти два понятия?

— Да, блядь, как она переводит-то! — за размышлениями я не заметил, что мой приятель уже орет на весь зал, сверкая во тьме большими, как у взбешенной кобылы, белками.

На нас оборачивались.

Из темноты с разных сторон к нам уже спешили женщина-билетерша и мужчина-администратор.

— Тихо, — шипел я приятелю, пытаясь его успокоить. — No need to cry. Не шуми. Черт, да угомонись же ты!

— Неправильно! — орал он во весь рот. — Все неправильно! I do not believe!

— Ну-ка, выйдите отсюда, — мужчина больно схватил нас за плечи. — Пошли вон!

Он поднял нас с кресел и повел по проходу, как еретиков и отступников. Фильм продолжался, и приятель, пытаясь вырваться из железных пальцев администратора, напоследок взвизгнул:

— Вас обманывают! Вы ничего не понимаете!

Нас вытолкали из кинотеатра, но мой спутник долго еще не мог успокоиться. Заикаясь и захлебываясь, он пытался объяснить мне про смысл, который теряется при переводе, и то, как это его убивает, — смысл и заодно приятеля, — а я только кивал в ответ. Наконец, он присмирел, трезвея на холодном ветру. Мы порядком замерзли, проясняя ситуацию, и нам пришлось еще раз посетить недавний магазинчик.