Марат Басыров - Печатная машина

Все последующее за этим уходило в затемнение.

Временами мое сознание прояснялось, и в эти моменты я находил себя бредущим по какой-то ничейной земле, еле освещенной огнями вдали. Глядя на эти огни, я брел в их сторону, и мое сердце сжималось от какой-то непонятной тоски — находясь в самом ее эпицентре, мои ноги вязли в ее грязи. Когда же отчаяние накрывало меня с головой, сознание отключалось. Я ничего не чувствовал. Мой язык обретал первозданную чистоту, когда слово еще не родилось, когда оно только корчилось в муках, пытаясь выйти наружу и как-то выразить себя в этой оглушающей вселенской немоте.

В следующий раз, когда я очнулся, я обнаружил себя лежащим в постели. Я был одет, — на мне были не только носки, — ложась, я не смог снять даже ботинки. Вокруг было темно. Я поднял голову и не узнал контуры темноты. Вокруг чернели, возвышаясь, непонятные пугающие меня предметы. «Господи, где я? — колыхались во мне вопросы. — С кем я?»

Рядом со мной кто-то спокойно сопел под одеялом, в то время как я валялся поверх него. Осторожно приблизив лицо к спящему, я узнал дыхание жены.

Все было в порядке. Но что-то было не так с моим лицом. И с волосами. Чтобы выяснить, что с ними произошло, я аккуратно, как мог, начал вставать и сразу напоролся на шкаф.

Вся темнота была заставлена шкафами.

«Стенка», — вспомнил я.

Я сам загрузил эту темноту тогда, когда еще было светло. Я сам ее построил, и вот теперь, словно по лабиринту, на ощупь, я пробирался между пахнущих настораживающей новизной мебельных секций, ища выход средь этих новых запахов. Каждый шаг давался с трудом, тело ныло и болело, но спокойствие уже проникало в душу.

Наконец я выпутался и уже без труда добрался до ванной.

Включив свет и взглянув в зеркало, я не узнал себя.

Я был весь в засохшей грязи — все лицо, уши, шея. Мои волосы были вылеплены наподобие мотоциклетного шлема. Стараясь не думать сейчас о перепачканной подушке, я начал стаскивать с себя одежду. Когда я уже шагнул в ванну и протянул руку, чтобы настроить душ, с потолка вдруг полилось. Температура была не идеальной, но вполне приемлемой.

— Thank you, John, — пробормотал я и взял с полки шампунь. — Тебе не стоило так беспокоиться, но все равно спасибо.

Я пил третью неделю. Или четвертую — считать дни давно потеряло смысл. Каждый вечер клялся себе завязать и, пока помнил об этом, был уверен в завтрашнем дне.

— Все просто, малыш, — твердил я восьмилетнему сыну, который боялся посмотреть мне в глаза. — Все просто.

Жена спала в большой комнате. Я просыпался среди ночи, один, но мне совсем не было страшно. Мне было неуютно, сиротливо, да, но страхом это чувство не назовешь. Я вставал и брел в ванную, включал там свет и первым делом смотрел на себя в зеркало.

Мне было тридцать лет, и впереди у меня была целая жизнь. Возможно, где-то впереди меня еще ждала слава, почему нет, я искренне на это надеялся, но вот мое лицо переставало мне нравиться. Оно было похоже на лицо боксера ближе к окончанию поединка — раунду эдак к десятому. Алкоголь особо не церемонился в ближнем бою. Он знал свое дело.

В темноте я шел в большую комнату и садился на краешек дивана.

Лунный свет падал на подушку рядом с лицом жены.

— Оль, — я дотрагивался до ее плеча. — Оля.

Она, не открывая глаз, поворачивалась ко мне спиной.

— Слышишь?

— Нет.

Я делал паузу, вспоминая, что хотел сказать.

— Оля.

Она молчала.

Я знал, что, если она захочет, она может промолчать до конца жизни. Как и моя мать. Они были похожи в этом. Но не поэтому же я женился на ней!

Однажды давно, когда я учился в пятом классе, отец пришел с работы и сказал, что ему предложили поехать на Кубу. По обмену опытом как специалисту. Естественно, вместе с семьей. Я задыхался от восторга. Из заснеженного мухосранска оказаться в солнечной Гаване — это было сродни чуду. «Я найду там себе девочку», — думал я. Конечно, тогда я думал как-то иначе, но смысл оставался примерно похожим. Я найду себе девочку и увижу океан.

Но мама сказала: «Нет». Ничего не объясняя, она произнесла одно слово и потом молчала до тех пор, пока эта тема с Кубой не отпала сама собой…

Я шел обратно в осиротевшую (это слово уже звучало) супружескую постель. Проходя мимо детской, я думал, что нужно бы зайти поправить на младшем сыне одеяло, но гнал эту мысль: разыгрывать перед собой заботливого отца было отвратительно.

Я ложился на кровать, но сон не спешил возвращаться. Чувствовал я себя пока сносно — принятый перед сном алкоголь еще бродил во мне вместе с кровью, растворяясь в ней или растворив ее в себе — какая разница. Чем дольше я пил, тем по херу мне становилось.

По утрам было хуже. Это мое сердцебиение. Когда заканчивалась алкогольная анестезия, сердце, как сумасшедший паровоз, набирало ход. В поисках утраченного оно начинало гонять кровь так, что я вынужден был тут же что-нибудь принять, чтобы его угомонить. Обычно для таких случаев я оставлял заначку на утро. Не дожидаясь родео, отменял его в самом начале.

Ольга молчала.

Что ж, молчал и я.

Старший сын, счастливый или не очень, сваливал в школу.

Кое-как позавтракав, я тоже уходил из дома…

В агентстве, как всегда, меня ждали звонки. Я никому не давал домашнего телефона — эта территория была неприкосновенна, поэтому клиенты обрывали здешние номера.

Оператор Ирина, заглядывая в глаза, протянула внушительную портянку с телефонами и комментариями к ним. В ее взгляде читалось… Нет, я не собирался ничего читать!

— Потом, — сказал я, пробегая. — Потом, потом, потом.

С этой Ириной меня связывало одно обстоятельство. Совсем одно, и не хер раздувать из этого проблему.

Войдя в комнату менеджеров, я уселся напротив одного из них.

— Привет, Наташ.

Она подняла взгляд с бумаг на меня. Я улыбался. В верхнем ряду справа не хватало зуба.

— Ты себя в зеркале видел?

— И?

Она глядела на меня, как на таракана. Но я был хорошим тараканом. Таким, без которого она не могла обойтись.

— Сергей, я не знаю, что я с тобой сделаю.

Наклоняясь над столом, я приблизился к ее лицу.

— Обожаю ролевые игры. Ты госпожа, я раб. Все, что угодно.

— О-почки! — сзади кто-то засмеялся.

Наталья встала, обошла стол и, взяв меня за воротник, выдернула в пустой холл.

— Если ты думаешь, что ты пуп земли, я завяжу тебя на другом месте, — ее лицо исказилось от бешенства.

— Пусти, — попросил я. — Слышишь?

Она разжала пальцы.

— Че ты заводишься, Наташ? Че случилось?

— Да пошел ты, — сказала она, складывая руки на груди. — Документы готовы?

Я кивнул.

— Ес.

— Где?

— В машине.

Она снова посмотрела на меня. Теперь уже как на ненормального.

— Ты что, в таком состоянии машину водишь?