Анатолий Афанасьев - Привет, Афиноген

— На, ешь.'— Света, прищурясь, протягивала ему бутерброд. Она тоже была возбуждена музыкой, красноречивыми взглядами, шампанским. Театральные роли успели ей наскучить, кроме одной, — она была любезной, прелестной молодой девушкой, от которой все без ума. Она со всеми ровна, добра, но никому не отдает предпочтения. Они недостойны ее — сборище пьяных и пошлых дон–жуанов. Правда, есть среди них один, с которым — кто знает, девичье сердце переменчиво, — может быть, она бы станцевала. Нет, не больше, но разве этого мало? Один танец, о котором он станет вспоминать всю последующую жизнь. Однако его нигде нет, он прячется, робеет, не хочет смешиваться с серой, восхищенной толпой поклонников. Он не догадывается, что она думает о нем и согласна, почти согласна.

— Тавайте выпьем, юноша, — строго сказал Эрнст Львович. Появление Миши он расценивал как очередной, незаслуженный пинок коварной судьбы. Уже он приготовил красивые и убедительные слова, уже мысленно несколько раз повторял их, как заклинание, уже открыл рот, чтобы произнести их вслух, — слова, которые изменят навсегда его теперешнюю повседневную муку, — и вот появился этот прыщавый болтливый мальчишка, как снег на голову.

— С удовольствием… Я раньще мало пил, представьте, даже не знал, как это здорово. Все становится другим — праздничным, понятным. Всех готов расцеловать. И вы такой хороший, возвышенный человек, Лев Эрнстович… Света много о вас рассказывала. Но нельзя же в самом деле… Давайте выпьем! Будем много пить. У меня есть деньги. Мама дала мне двадцать рублей на ботинки. Какие могут быть ботинки, право! У меня есть почти новые коричневые туфли. Света знает. Сейчас я закажу шампанского. Нет, позвольте. Я угощаю! Официант!

— Да ты пьяный, Мишка, — вдруг заметила Света Дорошевич, — этого только не хватало. Уймись сейчас же!

Миша заливался птичьим смехом, быстро, счастливо поглядывал по сторонам. Наконец–то он обрел самого себя. Душа не болит, удивительно хорошо.

— Света, дорогая, пойдем танцевать?

— С тобой?

Мишу вопрос насмешил чрезвычайно. Ну, а с кем же? Может быть, с этим… ах, черт, никак не запоминается имя… с папашей? Чудесная будет парочка, курам на смех.

— Пойдем, Светочка! Посмотрим — все танцуют, весело. Не надо ни о чем грустить. Пойдем!

— Хорошо, хорошо, только не канючь.

Эрнст Львович с черной завистью наблюдал за танцующей парой. Призывно, жарко мелькали быстрые, круглые Светины коленки, струилось летнее тонкое платье — на лице сосредоточенность и сквозь нее ярким лучом — неудержимый огневой задор молодости. Недаром голенастым козленком скачет вокруг нее сопливый мальчишка, чуть не визжа от страсти, как распалившийся щенок. Внезапно с трезвой ясностью представил Эрнст Львович свое будущее с этой девушкой, представил то, что старательно отгонял до сих пор. Ведь этак всегда будет, всегда. Она будет убегать от него с мальчишками, которые вьются вокруг нее, подобно рою жужжащих ос. Для него они все. на одно лицо, но не для нее. Она будет убегать, а ему придется, стиснув зубы, ждать ее, постоянно ждать… за столом, в постели. Не посадишь же ее на цепь. Она будет вертеться волчком в чужих проклятых объятиях, а он, старый, изношенный… что, что? Какая опасная самоубийственная затея. Нет, нет, нет!

Душа его исходила яростным тупым криком.

«Тогда, — подумал он. — Тогда есть другой выход. Я не могу отпустить ее просто так. Это выше моих сил. Она сделала из меня клоуна и должна ответить за это. За все ответить… Я ей не мальчик, не школьный товарищ. Она ответит за то, что я сижу здесь в одиночестве. Она ответит… Я сомну ее, и она будет моей… она будет моей любовницей!»

Эрнста Львовича обдало холодом, ведомый неким первобытным инстинктом, он заглянул под стол: не подслушал ли кто–нибудь его преступные мысли. Нет, никого. И за столом он по–прежнему один. «Она будет моей! Она будет моей! — ликовал он, пожирая глазами танцующую Свету, трепещущей изнывающей рукой поднося ко рту бокал. — Она будет моей!»

— Где же жених, Света? — спросил тем временем Миша Кремнев. — Где он, твой нареченный?

— Много будешь знать, скоро состаришься. Зачем ты примотал сюда? Я тебя звала?

— Нету жениха, Светка! Нету! Все ты наврала. Я твой жених, твой суженый.

— Ты? Не смей и думать. У девушки будет ин- фархт… Жених! Вон мой жених остался за столом. Ты сам сказал про него — хороший, возвышенный человек, —

*— Лысина у него возвышенная.

— Смотри, Миша. Поостерегись… Лучше топай к своему рыбаку. Ух, как он глаза пучит. Он рыба, а не рыбак.

Сбоку вывернулся Митька Шуруп.

— Не передумала, Света?

— Нет, не передумала. Не возникай!

— Разве я не молод, не красив?

У Шурупа была скверная привычка не замечать, есть ли у дамы кавалер или его нет. Много горя принесла ему эта привычка.

— Не возникай, тебе сказано по–русски.

К счастью, танец кончился.

Эрнст Львович встретил их сообщением, что сейчас принесут бутылочку шампанского и мороженое.

Света устала и собралась домой. Она пожаловалась:

— Какие все мужчины одинаковые. Особенно молодые. То ли дело, когда кавалер солидный, в летах.

Миша некстати, но с апломбом ввернул откуда–то вычитанное:

— Человек бывает похож на самого себя всего дважды: когда рождается и когда умирает.

Ресторан бился в прощальных конвульсиях. Музыканты отдыхали после каждого танца. Гул голосов за столиками достиг высшего накала. Официанты нервно стучали костяшками счет, прикидывая, с каких клиентов безопасно заломить побольше. Табачный дым вытолкал из зала остатки воздуха. Миша вспомнил, что у него в резерве полбутылки «Фетяски». Он сходил к своему столику, но обнаружил только тлеющий в вазочке для салфеток окурок папиросы. Рыбак скрылся.

«Пьяная дружба — вот она, — огорчился Миша. — Так хорошо беседовали, и конец… Никакого продолжения».

Светлое возбуждение от выпитого вина исчерпало себя. Миша стал рассеян, пытался вспомнить что–то важное и никак не мог. Какая–то скользкая мысль не давалась ему. «Ах да, — подумал он. — Ну, конечно!»

— Эрнст Львович, — сказал он капризно. — Прошу вас объяснить, в каком качестве вы сопровождаете Свету Дорошевич? Имею право требовать! —

— Мишка!

— Отстань. У нас будет мужской разговор. Сейчас мы выпьем… выпьем?., и поговорим по–джентльменски. Я собираюсь жениться на Светлане. А вы? Что вы ей предлагаете?

Мише казалось, что он говорит достаточно внушительно. Он гордился собой. Никаких уловок. Полная ясность. Убийственные формулировки.

— Я тоже собираюсь жениться, — менее уверенной ища взглядом поддержки у Светы, ответил Эрнст Львович. Официант принес шампанское, а заодно и счет.

— Я плачу, — сказал Миша. — За все!