Анатолий Афанасьев - Последний воин. Книга надежды

Варенька зацепила его пальцы в свою руку и начала пробиваться к выходу, таща его за собой. Павел Данилович испытывал при этом странную неловкость. Ему казалось, сейчас кто-нибудь обязательно его одёрнет, чтобы он не тревожил усталых людей.

Когда благополучно сошли, он Вареньке сразу сказал:

— А я, Варенька, знаешь ли, всё-таки женился. Сынок подрастает — Ванечка. Можешь меня от души поздравить.

Она, никак не отозвавшись, продолжала тянуть его за собой, завела в затишок среди домов, где не дуло, ухватила за плечи, прижалась, потёрлась щекой о щёку, выговорила с облегчением:

— Какой ты несуразный человек, Павел Данилович! Если бы знал, как я по тебе соскучилась.

Разлука большая меж ними лежала, но в ту же секунду он понял, что ничего не изменилось в его душе.

Только добавилось в ней что-то торопливое, чего раньше не было.

— Сыночек у меня большой, — замогильно тянул Пашута, — Немного ещё подрастёт, будет тебе как раз жених. Супруга прекрасная женщина. По научной части работает. Такая уж красавица. Выше меня ростом.

— Паша, Паша! — Варенька теребила его пуговицу. — Ты разве не понимаешь, мы могли вообще больше не встретиться? Ты дурной?! Я девчонка была, девчонка!.. Так чего ж ты смалодушничал? Ты же понимал, мы любим друг друга. Почему ушёл? Почему посмел уйти?

В том закутке, где они стояли, было тихо, и каждое слово, слетевшее с её губ, прежде чем достичь его уха, разрывалось в воздухе бенгальским огнём. Это было красиво, но страшновато. Больше всего ему хотелось сейчас очутиться в своей роскошной квартире, заклинить запоры на дверях и, может быть, починить бачок в туалете — он откладывал это третий день.

— А у тебя как, Варенька? Всё наладилось? Расскажи о себе. Здесь, правда, неудобно. Может, созвонимся как-нибудь при случае?

Павел Данилович молотил вздор и видел, что она не придаёт ему значения. Её пристальный взгляд начал его потихоньку одурманивать. Он почувствовал, как кровь, сгустившаяся под сердцем, разогрелась и, кажется, хлынула по новому руслу. Павел Данилович вдруг приободрился, ему почудилось, что вовсе не укатали Сивку крутые горки.

— Чего молчишь, Варюха-горюха? — Он игриво и удобнее завёл руку ей за спину — ах, какая гибкая у неё спина! — Я спрашиваю, как сама-то устроилась? Муж есть? Родители как поживают?

— Паша, ты очумел?

— А чего? Чего-нибудь не так спросил?

Если бы кто-то заглянул сейчас в их закуток, то увидел бы неприглядную картинку: пожилой мужик с покрасневшим лицом напористо тискает симпатичную девушку, которая не сопротивляется, но и не поощряет ухажёра, а вроде бы недоумевает. Павел Данилович отпустил Вареньку и заметил с некоторой обидой:

— Почему это я очумел? Ничуть. Такой же, как и был. А вот ты изменилась. Чего ты от меня хочешь?

Павел Данилович владел собой, этого у него не отнимешь, но, борясь с вернувшимся наваждением, он в действительности не понимал, почему они прячутся в этом закутке и чего она ждёт? Чтобы всё это осмыслить, ему требовалась вторая запасная жизнь. Но у него её не было.

Варенька сказала:

— Паша, ответь без кривляний всего на один вопрос. Ты любишь ли меня по-прежнему?

Павел Данилович ответил:

— А я разве раньше тебя любил?

Тут она размахнулась, чтобы влепить ему пощёчину, и это сразу вернуло бы обоих в счастливую пору Глухого Поля. Но вместо того чтобы драться, Варенька беззащитно всплакнула.

— Пашка, дурак старый, поедем ко мне. Сейчас же поедем! Ну, у меня есть муж. Да он скоро уйдёт. То есть не сегодня, а вообще уйдёт. Мы своё с ним отжили. Он мне не нужен, и я ему не нужна. Вернусь к мамочке с папочкой. А хочешь, поедем к тебе? Ну поедем к тебе, Пашенька! Я всегда теперь буду тебя слушаться. У нас с Хабилой ничего не было, честное слово. Поедем ко мне, Паша!

— Никуда не поеду, — отрубил Павел Данилович. — У меня ребёнок не кормлен.

Потом они в кафе «Метелица» сидели за столиком у окна и ели мороженое.

— А помнишь, — спрашивала Варенька, умильно улыбаясь, касаясь его руки, — помнишь, Паша, как ты врезал этому, которого мы в ванной заперли? Помнишь, как он верещал, подонок?! Ой, как ты меня спасал, надо же!.. И спас, Паша… Неужели ты всё забыл?

— Почему? — Павел Данилович позволил себе расслабиться, слава богу, все угрозы миновали, Варенька успокоилась, ничего от него не требует, только вот доедят мороженое и с миром разойдутся по домам. — Я много помню. Как мы салом на рынке торговали, а? Чудно, право… Будто в иной жизни было… А ты всё такая же. Даже краше стала, Варенька… Расскажи всё-таки про себя. Мне интересно. Кто у тебя муж? Неужели тот самый научный работник? Он мне понравился. Умный такой и собой видный. Кажется, Эдик его звали? Или Вадик? Так это он?

— Всё же не пойму, почему ты тогда слинял, Паша? Чем я тебя так уж оскорбила, что нельзя простить? Ну ладно — простить, хотя бы объясниться. Ох ты, Паша, дурной! А если бы мы не встретились в автобусе?

Павел Данилович загрустил. Не по себе ему было оттого, что Варенька некоторые его слова как бы пропускала мимо ушей и одновременно странно угнездилась на одной теме: почему он ушёл, да вот если бы мы не встретились… Разумеется, все опасности позади, но кто знает, в самый последний момент не изловчится ли она нанести ему удар в прежнюю, увы, не зажившую рану? Он избегал лишней боли. Лишняя боль могла его угробить. Он не хотел умирать.

— Варенька, ты меня прости, — решился он, — но лучше нам в этом пункте всё договорить начистоту. Ты как-то чудно спрашиваешь, почему я ушёл да зачем. Давай об этом вообще не говорить. Кто ушёл и куда ушёл. Это всё проехало. Нынче другой расклад. Ты никак не поймёшь: у меня сын, семья. Да и у тебя… Зачем нам шалости? А ты ведь, Варенька, к этому подводишь.

Она ужалила его диким, угрожающим взглядом:

— Прекрати, Паша, — предупредила жарким шёпотом. — Не строй из себя Татьяну Ларину. Это тебе не идёт. Или ты не мужик? Или я не твоя суженая? Опомнись, Пашка! Судьбу не переиграешь. Стыдно, что я тебе это говорю, а не ты мне. Да уж ладно. Изображаешь, что в старческий маразм впал? А я тебе не верю! Я тебя хорошо знаю. Ты мне все эти годы снишься. Нам друг от друга не сбежать. Ты моя добыча, я твоя. Ещё раз прошу: прекрати цирк!

Павел Данилович ей поверил. За минуту до её вспышки он во многом сомневался, теперь — нет. Она знает, что говорит. За те годы, что они не виделись, Варенька стала женщиной рассудительной и непреклонной. Она не ошибается. Они оба пропали. Они пропали в тот миг, когда он увидел её в Риге. А потом, когда катили в поезде на юг, уже не колёса под ними стучали, а разматывалась зловещая нить предназначения. Жутким ветром их сплющило друг о друга, пока ещё он брыкается, но скоро оба они смешаются в кровавое месиво. Такова любовь. Им нет спасения — ни ему, ни ей. Непонятно только, зачем другие должны страдать? Те, которые им близки, которые с ними связаны и зависят от них по нелепой прихоти обстоятельств.