Линкольн Стеффенс - Мальчик на коне

- Это просто одно из обстоятельств, - говорил я, - которому, полагаю, мне придётся подчиниться, и я сделаю вид, что согласен, однако, в действительности останусь при своём мнении.

Поразмыслив немного, он спросил меня, могу ли я доказать какие-либо теоремы.

- Да, - ответил я, - штук семь или восемь. Я знаю их наизусть.

- Хорошо, - промолвил он. - Я не хочу, чтобы вы кривили душой, не позволю вам делать этого. Я устрою вам экзамен отдельно, прямо сейчас же. Докажите две теоремы из трёх, и я поставлю вам зачёт.

Подойдя к доске, он написал одну из теорем.

- Можете доказать её?

Я ответил утвердительно.

Он написал ещё одну. - Эту тоже?

- Нет, - ответил я, и он написал ещё одну, которую я не знал.

- Тогда сделаем три из пяти, - предложил он, написал ещё одну и посмотрел на меня. Я засмеялся и кивнул. Я знал её. Он осторожно выбрал пятую, которую я знал. Я написал их доказательства за несколько минут, сдал их, и ... после долгой и очень серьёзной лекции по этике, о которой я сказал, что это моя будущая специальность, он поставил мне зачёт.

- Я собираюсь ехать в Германию, чтобы узнать, существуют ли какие-либо моральные основания в пользу или против шельмования в картах, политике или же в сечениях конуса, "будь то со стороны студента или же преподавателя", - добавил я.

И всё это оказалось ни к чему. Такой ценой я закончил университет (будучи в числе последних в своей группе), а оказалось, что и этого вовсе не нужно было.

Мне не стоило становиться бакалавром философии, единственное, что требовалось от меня для поступления в немецкие и французские университеты - так это американское подданство, с которым я был рождён. И то же самое было после поступления. Меня не заставляли работать, никто не знал и не интересовался, слушаю ли я лекции или же бью баклуши. Университет был сам по себе, со всеми его лекциями, лабораториями, профессорами и служащими. Вы можете брать всё или же не брать ничего. Мне былапредоставлена свобода изучать то, что диктовали мне мои интересы: что хочу, когда хочу и как хочу. В результате оказалось, что я работал довольно усердно. Я читал всё, слушалвсех, и по своему курсу и по другим. Если вдруг студенты хорошо отзывались о ком-либо, кто мог сказать что-либо по какому-нибудь предмету, я прослушивал некоторые из его лекций. Но в исследовании этики придерживался своего собственного пути, который был не просто рационализацией обиходных обычаев и выработки законов, форм и привычек.

Единственным развлечением для меня была тогда музыка, много музыки, литература по драматургии, за исключением нескольких недель, что я провёл за покерным столом в задней комнате кафе Бауэр.

Глава XIX ГЕЙДЕЛЬБЕРГ - ТАМ НЕТ ЭТИКИ

Гейдельберг с раскинувшимся позади него Шварцвальдом и рекой Неккар, текущей сквозь него к Рейну, представляет собой место искушений и удовольствий, а его солидный старый университет ничуть этому не мешает. Все лекции приходилисьна четыре рабочих дня недели: вторник, среду, четверг и пятницу, оставляя длинный конец недели свободным для развлечений. Многие студенты отправляются туда ради забавы. Я встретился там со студентом Американского корпуса, который так долго дрался, пил и слонялся там, что с трудом подбирал английские слова, чтобы поговорить со мной.

- Мне следует бросить это, отправиться в какой-нибудь другой университет и заняться делом, - сказал он, когда мы расставались. Я напомнил ему об одной старой и загубленной цели.

Я отправился в Гейдельберг, чтобы послушать Куно Фишера, самого красноречивого, если не наиболее канонического из профессоров гегельской философии, и усердно занимался у него. Занимался я и другими предметами, продолжая берлинские курсы по истории искусств и экономике. Мой семестр в Гейдельберге был плодотворным периодом, но там были также и цветочки. Я приобрёл себе там нескольких друзей, и все вместе мы наслаждались теми развлечениями, что были в городе, на реке и в лесу: пили пиво, танцевали, купались и катались на лодках, гуляли, разговаривали и исследовали мир и друг друга.

Я снимал комнату в Анлаге, сразу же за городским парком в маленьком доме у одной венской женщины, которую содержал местный купец. Её весёлые деньки уже прошли; она была хорошей доброй матерью двоих детей, и была полностью удовлетворена своим зависимым положением от чести благородного человека, который уже давно "женился на леди" и был предан ей, своей настоящей жене. Он только платил, но платил регулярно за свои прошлые грехи. Его старая любовница не сожалела освоих грехах, она любила поговорить о них. Она взяла меня как единственного жильца, чтобы немного заработать на передней комнате, в которой её маленькая семья не нуждалась. Колоритная женщина с обычной жизнью, прожитой и рассматриваемой с её венской точки зрения, она доставила мне приятное развлечение и пролила некоторый свет на этику, вместе со всей едой, что я заказывал себе в комнату. Этого, однако,было не в избытке.

Куно Фишер читал свою первую лекцию по логике в семь часов утра. У меня не хватало времени больше чем на чашку горячего кофе и кусок хлеба, который я частенько дожёвывал одновременно с тем, как заканчивал одеваться уже на пути в университет. Другие студенты также выказывали признаки спешки в 7:15, когда с абсолютной точностью профессор начинал свою лекцию с улыбкой по поводу одышки, одолевавшей его слушателей, и небезупречного состояния их воротничков и галстуков. Я отметил, что некоторые студенты были в домашних тапочках, пижамах и пальто, но они с обожанием глядели на профессора, чистенького, опрятного, собранного и логичного. И красноречивого, я иногда забывал писать конспект, потому что заслушивался поэтической прозой Куно Фишера. Немногие из немцев умеют говорить или же писать по-немецки по-настоящему хорошо. Их язык слишком богат, разнообразен, и они ещё не дозрели до него. Только лишь мастера в состоянии овладеть им, и Куно Фишер, красивый и умный, был мастером немецкого языка, так же как был мастером собственного мышления в нём. Однажды я спросил его, как это вышло, что он так хорошо говорит по-немецки.

У него была та же привычка, что и у меня: ходить купаться на речку после первой лекции. Иногда мы вместе спускались к плавучей купальне, и по пути у нас случалась приятная беседа. Он непринуждённо составлял свои лекции из коротких, ясных, проницательных предложений, и ему было по душе, что мне нравится его стиль. Я задал ему вопрос в виде шутливого комплимента на немецком: "Господин советник, чем объяснить то, что вы так великолепно говорите по-немецки?"

- Это потому, что я знаю английский, - ответил он мне по-английски, и рассмеявшись, напомнил мне, что Гёте, когда ему однажды задали тот же вопрос, ответил, что лучше всего он писал на немецком языке именно в то время, когда просто утопал во французском.