Земовит Щерек - Семерка

— Предатель, изменник, — сказал ты. — Только лишь потому «изменник», что именно твое мафиозное владычество стало освященным и мифологизированным. Да иди ты… Опять же, это же ты мне прихуярил, а не я тебе.

Ты вытащил из кармана новую обойму и сменил патроны. В самый последний момент, потому что из коридора, грозно скаля зубы, вышел Мешко ІІ Ламберт [146].

Ты заскрежетал зубами.

«Блин, сколько же там было этих королей и более-менее важных князей?» — задумался ты над тем, хватит ли тебе патронов.

Да где там. Уже на одних только Пястов придется все потратить. В Ягеллонов придется уже из пальца пулять, не говоря о королях выборных. А там еще президенты и председатели Государственного Совета ПНР! Так, нужно отсюда как-то сматываться.

Но Мешко II Ламберт — бородатый, в той самой своей странной короне на голове, походящей на пляжную занавеску — уже вытаскивал меч. Ты вспомнил о том, как гадко его искалечили когда-то чехи, и тебе сделалось грустно.

— А кто после тебя будет? — спросил ты, считая про себя патроны. — Как там, Безприм за очередного повелителя считается [147], или сразу же пойдет Восстановитель [148]?

— Безприм-Хрезприм, — рявкнул тот, бросаясь на тебя. — Безморд после меня тут будет, поскольку я сейчас морду твою мечом отрублю!

Ты выстрелил. АММО? 14. И распался Мешко II Ламберт-Вялый на кусочки. А ты пошел дальше.

«Блин, — подумал ты, — может, следовало эти эликсиры чем-то запить, водкой хотя бы… Нет, дальше так уже не может быть». Ведь тебе необходимо доехать до Варшавы, ведь у тебя же завтра важная встреча…

Из-за угла вышел Казимир Восстановитель — все-таки не Безприм. Ты уже знал, что здесь, скорее всего, только те, которых нарисовал Матейко [149].

Выстрел: АММО: 13.

Ты пошел дальше, подсвечивая себе фонариком: везде то же самое, ковровая дорожка, притворяющиеся камнем обои, огонек твоего смартфона, слабо освещающий темноту. Ты осматривался? Откуда может выскочить Болеслав Смелый [150]— вот этот, думал ты, этот способен вреда наделать, как и сам Храбрый, а то и чего хуже, как вдруг — совершенно вдруг — узкий коридор закончился.

Ты попал в большой, огромный зал. Твой фонарик, который до сих пор извлекал из мрака красную дорожку и обе стены, теперь освещал лишь паркет. Ты застыл от испуга, поскольку предчувствовал, что произойдет через мгновение. Ты поднял смартфон кверху, осветив больший фрагмент помещения — и даже шумно сглотнул слюну. Здесь были все.

Они стояли вокруг тебя, держа в руках сабли, мечи, шпаги, булавы, топорики-обушки — и даже скипетры, ведь скипетром тоже можно хорошенько приложить. Ну, весь тебе сонм польских королей с князьями, и все ну прямо как из-под кисти Матейко вышли.

— Готовься, мил'с'дарь, готовься! — рявкнул Ян III Собеский [151], наиболее, похоже, вспыльчивый, и попер на тебя разъяренным зубром. Изо всех сил он рубанул своей августовкой [152]тебе по ключице, и его удар, говоря теоретически, должен был отрубить тебе плечо с рукой, но вместо того красная линия с надписью LIFE сократилась наполовину. Ты выстрелил практически вслепую (АММО: 12) и увидел, как твой выстрел сметает с ног не только Собеского, но и стоящего за ним Михала Корибута Вишневецкого [153], мужика с толстыми губами и налитой рожей.

«Так какого ляда, — подумал ты, — лезешь в это дело, раз неспособен».

Тем временем, короли, словно зомби, клубились вокруг тебя, тяжело дыша, хрипя и время от времени поплевывая тебе под ноги, но массоой не атакуя. Твой фонарик в смартфоне извлекал из мрака их злые морды: усатый Локетек [154], Казимирус Рекс [155]с лицом похотливого бородача, Станислав Понятовский [156]— паренек даже и ничего, но злобно на тебя глядящий исподлобья; Зигмунт Старый [157]— и вовсе не такой уж старый, зато с ножом в зубах, с мечом в одной руке и тяжелым скипетром в другой; а за ними и другие, где-то там мелькнул Валуа [158], еще где-то — Ян Казимир [159], Собеского ты уже не видел, в темноте, собака, укрылся, за пределами освещенного пятна, так что ты, беспокойно оглядываясь по сторонам, ожидал наступления.

— Ну, ваши королевские величества, и какого хрена вы ко мне все приебались? — громко спросил ты. — Я всего лишь желаю выйти из дома, в котором вы изволите работать привидениями. Как Элвис, который has left the building . А завтра у меня важная встреча в Варшаве.

— Нет, это пан к нам приебался! — крикнул Зигмунт III Ваза [160], мужик с дурацкой остроконечной бородкой, размахивающий кривой, совершенно не подходящей к этой бородки шаблюкой. — Не мы!

— Во… как раз… — посветил ты на него. — В Варшаве у меня завтра встреча, я просто обязан туда ехать, поскольку именно туда ваша милость перенесла столицу. Если бы не перенесла, мне и ехать было бы не нужно.

— А въебите-ка ему, ваше королевское величество — отче! — подзуживал Зигмунта Ян Казимир. — Чего это он гадости на вас выдумывает! Еще и поучает!

Зигмунт III Ваза выскочил в первый ряд, раскручивая своей шаблюкой мельницу.

— А что, ваше величество, совсем по-дурацки вышло у вас с Варшавой. — Всю польскость в черную жопу мазовецкую перенесли, ваша милость. В пустоту!..

Король все-таки подскочил к тебе и рубанул от плеча. Не попал — ты отпрыгнул — а еще краем глаза заметил заходящего с тыла Собеского — и пальнул. АММО: 11. Сила пулевого удара бросила короля Яна на стену, только кровавые брызги полетели. Ты даже с изумлением глянул на своего малыша-сентенниала, вот какой герой! И снова взял Вазу на мушку.

— Будет оно еще, ледащее, мне уроки читать! — просопел король Зигмунт. И снова выскочил, чтобы рубануть. И снова не попал.

— Ведь там, ваше величество, в Варшаве, восток начинался, — назидательно сказал ты, — пустота восточная, маккиндеровский Хартленд [161], равнина, восточные степи, которые засасывают, и которым все проигрывают: поначалу с ней не справились литвины и растворились в ней; французы при Наполеоне этим востоком, этим Хартлендом были всосаны, им тоже не удалось с ним справиться, так что пришлось им возвращаться на четвереньках, чтобы зализывать раны на берегах Сены, и после того, как им так хорошенько впиндюрили, ни одной серьезной войны они уже не выигрывали…

— …А откуда мне в XVII веке, курва, было знать, что Наполеон под Москвой замерзнет, — стучал пальцем по лбу Зигмунт III. — Ты, мил'с'дарь, хотя бы головой бы подумал!

— …ба, — продолжал ты, как будто в трансе, — даже немцев восток сломал и расхуячил на шматки, ба, даже монголы ведь не справились с Хартлендом, хотя для них он даже не был востоком, и хотя на какой-то миг они его захватили. Только Хартленд не может быть завоеван человеком, он от человека ускользает, он человеку поначалу дает чувство силы и могущества, но, в конце концов, всегда его побеждает, поскольку Хартленд — это сатана, это дьявол, потому и монголы пали и теперь могут лишь вспоминать давнее, сомнительное величие, и утешаться, нажираясь в своей степи водкой «Чингиз-Хан» и строя отчаянно огромные правительственные кварталы в столицах, лежащих посреди травянистого «ничто».