Анна Коркеакиви - Нежданный гость

— Вы же сами написали «баранина», n’est-ce pas! [13] Разве нет? (фр.). — ответила Матильда, большими пальцами растягивая покрышку из теста для картофельной запеканки с мясом, когда на следующее утро Клэр выговаривала ей за то, что венценосным гостям были поданы кишки, фаршированные овсянкой. Вокруг Матильды стояло облако из муки, почему-то напомнившее Клэр атомный гриб. — Вы написали «что-нибудь традиционное», так или нет? И как прикажете угадать, чего вам нужно, если у вас недостает времени, чтобы со мной поговорить? — И добавила: — Между прочим, не так-то просто в Париже приготовить настоящий хаггис.

«Ну, это уж передергивание», — подумала Клэр и некоторое время размышляла, не сменить ли кухарку. Но к тому времени таланты Матильды уже сделались предметом зависти всех, кому приходилось давать званые обеды, а в Париже это дорогого стоит. К тому же стряпня Матильды нравилась Эдварду. Возможно, благодаря своему необычному происхождению Матильде каким-то невероятным образом удавалось превратить незамысловатые блюда почти без приправ, которым Эдвард всегда отдавал предпочтение, в кулинарные шедевры.

И Клэр стала приспосабливаться к Матильде, научившись почаще наведываться в кухню, но делала это с оглядкой, чтобы не показаться недоверчивой или назойливой. Главное — всегда учитывать присущее Матильде чувство собственной значимости. И не обращать внимания на все остальное: взрывы негодования, недовольное хмыканье и презрительное фырканье. Без Матильды ей было бы не обойтись. Особенно сегодня.

— Какой потрясающий дипломат вышел бы из вашей мамы, — шутливо обратился Эдвард к мальчикам в канун Нового года, когда Матильда, стоя над кастрюлей с остывающей капустой, исполнила в ее честь «Старые добрые времена» — старинную шотландскую песню, которую поют, встречая Новый год. — Жаль, что политика ее ничуть не интересует. Право, зарывает талант в землю, растрачивает себя на переводы скучных музейных каталогов!

— Думаю, все дело в бутылке мадеры, которую я принесла, когда она готовила, — ответила Клэр, но в душе гордилась собственным достижением.

Сейчас, войдя в кухню, она увидела, что Матильда стоит у служебного входа, а фартук валяется на кухонном столе — швыряние фартука было ее излюбленным жестом, символизирующим недовольство. Клэр взяла фартук в руки и принялась разглаживать его — так успокаивают ребенка, поглаживая его по головке.

— Ох, Матильда, — воскликнула она, — мне только что сообщили о двух новых гостях! Слава богу, что есть вы, — без вас мне бы не справиться.

— Еще двое? Хорошо, хоть предупредили.

Клэр протянула ей фартук:

— Я уже заказала все, что нужно, чтобы вам не беспокоиться, — у вас и без того дел хватает. — Матильда не двинулась с места, и Клэр добавила: — Не сомневаюсь, благодаря вашим талантам меня сочтут замечательной хозяйкой. Просто не знаю, что бы я без вас делала.

В дипломатическом мире мужья и жены работают в команде и каждый вносит свой вклад: мужу приходится надевать мантию, а дело жены — уметь организовать хороший ужин. В Министерстве иностранных дел не скоро забудут, как французский президент Ширак заявил, что хуже британской еды может быть только финская. Если для хорошей работы кухни нужно поддерживать убеждение Матильды, что она — первое лицо в резиденции, Клэр ничего не имеет против.

Матильда потерла толстую руку:

— С моим ревматизмом весна — чистая смерть. Вокруг сплошные сквозняки. А я стою у плиты. — Решительными шагами подойдя к окну, она закрыла его. Потом вернулась к столу и надела фартук.

— Я зайду в аптеку и поищу для вас лекарство, — пообещала Клэр.

В прихожей Амели, стоя на лесенке, начищала хрустальную люстру. Хрусталь сиял в лучах льющегося из кабинета солнечного света, и яркие отблески играли на крепких ногах Амели. Она украдкой бросила на Клэр вопросительный взгляд, и Клэр кивнула в ответ. Кризис миновал.

— Ладна, — сказала Амели.

Клэр порылась в стоявшем в вестибюле консольном столике эпохи Регентства, где всегда оставляла свою сумочку, и взгляд ее упал на морской пейзаж Тернера, прямо над столиком. Она очень любила эту раннюю акварель с изображением рассвета, сама не зная почему, — но вовсе не из-за знаменитого имени художника, — и, где бы они ни жили, всегда вешала ее у входа, чтобы прежде всего остального увидеть при входе в дом или кинуть на нее прощальный взгляд при выходе.

— Я скоро уйду. Будьте добры, пока меня не будет, посмотрите, есть ли в винной стойке сомерсетский яблочный бренди и как минимум двадцать пять сортов виски. Если нет, позвоните, пожалуйста, Джейн — экономке посольства — и попросите прислать.

— БрендИ сомэрсэ и двадцать пять вискИ.

— Совершенно верно. Мне нужно кое-что сделать. Если не случится ничего непредвиденного, вернусь через пару часов. — Чтобы быть уверенной, что Амели поняла, она с расстановкой повторила: — Я-скоро-вернусь. Без-меня-ничего-не-случится.

Английский Амели был далек от совершенства, но она готова была его совершенствовать, и Клэр считала, что должна ей всячески помогать, даже в такие важные дни, как сегодняшний. Возможно, особенно в такие дни, чтобы Амели обрела веру в себя.

Амели сверху скосила на нее глаза. Клэр решила не повторять еще раз, по-французски. Хорошо бы не сомневаться в том, что тебя поняли.

— А если новый мадам советница не говорит по-французски, как вы? Она меня урежет! — вырвалось у Амели несколько месяцев назад. Она знала, что Клэр скоро уедет. Они в Париже уже три года, и, получит Эдвард место посла или нет, скоро их переведут в другой город. Обычное дело в Министерстве иностранных дел: дипломаты нигде не задерживались слишком надолго.

— Не урежет. Так нельзя сказать, Амели.

— Мне нужно лучше английский, — согласилась Амели. — Теперь я говорю только английский. C’est bien? [14] Хорошо? (фр.).

Что ж, Клэр решила ограничиться английскими словами, повисшими без ответа между нею и Амели, и очень надеялась, что та все поняла. Дверь квартиры с глухим стуком закрылась за ее спиной; раздался резкий звенящий звук поднимающегося снизу лифта. В ожидании лифта она поставила плетеную корзинку на мозаичную плитку лестничной площадки и слегка ослабила плотный шелковый шарф, повязанный поверх джемпера. Сегодня в Париже прекрасный и многообещающий апрельский день. Джейми опять во что-то вляпался, но к этому часу она сумела сделать то, что нужно; все в доме готовится к вечеру. Серебро будет сиять. Тесто скоро начнет подниматься. Свежие травы мелко покрошат и добавят в соус песто.

Не стоит думать о том, чем кончатся для нее все эти приготовления к ужину. И беспокоиться нет причины. Нужно верить, что все будет хорошо.