Юхан Борген - Избранные новеллы

Я подался вперед, чтобы получше разглядеть их сквозь заднее стекло. И таким образом мог лицезреть жирный затылок Юханнеса Хелма, я заметил не одну и не две жировые складки. Нет, уже целый ряд колец над расстегнутым воротом рубашки. И сам Юханнес, удобно откинувшийся на сиденье, выглядел очень монументально. Таким толстым я его еще никогда не видел. Они улыбались друг другу, а в руке у Юханнеса была гусиная лапка. Даже со спины было заметно, как он жует. Он продолжал есть, пока она заворачивала свертки и усаживалась за руль.

Лисбет завела мотор, машина резко развернулась и проехала мимо меня. Нет никакого сомнения, что они заметили меня. Мы взглянули друг другу прямо в глаза. У нее на лице было мечтательное выражение. А он! При виде его на ум приходило слово блаженство.

Поэтому-то я по-настоящему обрадовался, замахал бутылкой лимонада наверное, даже чересчур энергично, - собрался было крикнуть: "Счастливо!"

Но слова застряли у меня в горле. Никаких признаков того, что кто-то из них видел меня когда-либо раньше!

"Ах вот как, - подумал я. - Им, видите ли, угодно избегать меня".

Но каково стоять вот так с бутылкой лимонада в одной руке, другой придерживая велосипед - и приветствовать того, кто уже скрылся в облаке пыли?

ТЫ ХОРОШИЙ ПАРЕНЬ, РИКАРД!

Классная руководительница вручила Енсу Кристиану письмо для его родителей. Четким, округлым, с нажимом в нужных местах почерком учительницы на конверте было выведено: "Родителям Енса Кристиана".

Было это уже давно. Десять дней назад. А сегодня воскресенье, половина десятого. На высокой и мрачной церковной колокольне начинают звонить колокола. Осеннее утро, безветренное и прохладное, но ни души на тихих улочках, где окна первых этажей украшены темно-зелеными растениями в горшках. Енс сворачивает в переулок, и церковь оказывается прямо перед ним, отсюда хорошо видна колокольня. Колокола раскачиваются вправо-влево вразброд. Кажется, что они совсем рядом, а может, это звук так густо заполняет узкую улочку, что колокола звучат громко, враждебно и фальшиво. Колокола мечутся туда-сюда, опрокидывая какофонию звуков на застывший, оцепеневший мир. Повсюду - воскресенье, на улицах - никого. Может, Енс остался один во Вселенной?

Вот было бы здорово!

Дело в том, что в школе вышла неприятность, и надо было сразу прийти и признаться, признаться в своей проделке; ведь никуда не денешься: окно во втором этаже разбито. Это серьезный проступок, и как ни крути, вина от этого меньше не станет. Во время перемены Енс вышел на школьный двор, взял мяч и, крепко держа его в руке, нацелился на окно: он был уверен, что попадет. И попал.

Кое-кто видел это. А когда дело дошло до того, что за его проступок хотели наказать всех, нашлись и свидетели. Сначала Енс все отрицал, но потом сознался.

И тут пошло:

- Дело не в разбитом окне!

- Хоть бы сразу честно признался!

- А другие за него должны страдать!

- Да еще врет!

Письмо здесь, за пазухой; мальчик стоит и смотрит на зловеще раскачивающиеся колокола. Похоже, что наступил Судный день.

Вот было бы здорово!

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, ПЯТНИЦА

Нельзя сказать, что он уж очень расстроился из-за этого письма. Ему случалось попадать в передряги и похуже. Он не из тех, кто вешает нос.

Наоборот, когда ребята, перекинув парусиновые сумки через плечо, возвращались из школы домой, настроение у него было почти праздничное. Несмотря ни на что, мальчики восхищались Енсом, хотя он и поставил их под удар. Ведь только один проболтался. А теперь, когда опасность для всех миновала, мальчики единодушно осудили ябеду.

Была пятница; приметы ее сразу бросились в глаза, как только Енс вернулся домой. Мать натерла полы. В двух комнатах пол был прикрыт газетами, а в третью запрещалось входить до возвращения отца с работы. Отец обычно довольно спокойно относился к школьным неприятностям сына, а в день получки всегда бывал в хорошем настроении - не то что другие, которые в этот день мрачнеют от тяжкого сознания, что денег хватит ненадолго. Но отец был по-своему человеком беспечным. К тому же они с матерью сегодня куда-то собирались.

Енс никогда не знал, что кроется за этим "куда-то". Но, собираясь куда-то, родители всегда радовались и шутили. Омрачить такой день было бы просто непорядочно.

ВТОРОЙ ДЕНЬ, СУББОТА

Уже с утра отец был мрачнее тучи, а когда вернулся домой, было ясно, что говорить ему о школьных делах не стоит. Все раздражало его. В такие дни, выразительно глядя на сына, мать предостерегала его, что сегодня лучше держаться от отца подальше. Денежные и другие заботы. Обычно родители не очень из-за них огорчались. Но нынче отец был хмур и сетовал на то, что учеба Рикарда в сельскохозяйственном училище обходится слишком дорого, хотя все прекрасно знали, как отец гордился Рикардом. В семье никогда ничего не скрывали друг от друга. Наверное, потому-то им всем так хорошо было вместе. Но в такой вот день взять и вытащить этот злосчастный конверт - нет, это было бы обидно всем и несправедливо по отношению к самому себе. При таком настроении отец мог и расстроиться сверх меры. И, конечно же, завел бы разговор о Рикарде, о примерном Рикарде, который никогда не доставлял родителям никаких неприятностей.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ, ВОСКРЕСЕНЬЕ

Воскресенье, в сущности, - один из наименее приятных дней. Особенно теперь, когда на дворе ни зима, ни лето. Но все с нетерпением ждут этого прекрасного дня, а наступит он - не знают, куда себя деть.

Тоску нагоняли и колокола, которые били, провожая каждую четверть часа, до тех пор, пока воскресный день наконец не пересечет ту грань, за которой становится совестно, что потратил этот день впустую.

Весь день они ходили друг за другом и были раздражены, не смея этого показать. Ведь воскресенье есть воскресенье, святой день. Это и отдых от работы, и отрыв от будничного уклада; еженедельная революция, к которой успеваешь приспособиться лишь тогда, когда она уже на исходе; это день, возведенный на пьедестал, откуда его нельзя низвергнуть. Грех тому, кто позволит себе непочтительно отнестись к этому дню. Ведь каким бы грустным он ни оказался, они радовались, ожидая его, и так же радостно будет ждать следующего. Да и в этой истории с письмом нет ничего такого уж страшного. Енс, в сущности, никогда не боялся отца. Вот только зачем он вечно ставит ему в пример брата Рикарда, этого непогрешимого брата Рикарда.

Вечером Енс запихнул письмо между Библией и поваренной книгой. Никто никогда не прикасался ни к той, ни к другой.

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ, ПОНЕДЕЛЬНИК

Весь понедельник письмо простояло между этими двумя толстенными книгами. И всякий раз, когда Енс собирался вынуть его, кто-нибудь непременно входил в комнату.