Юхан Борген - Избранные новеллы

Обновление мира!.. Ты со своими пророками все уши прожужжал о нем. И разве вы не оказались правы? Разве не ушло в прошлое все, что называется порядочностью? А человечность - разве она тоже не ушла в прошлое? Ушла, мой Моисей. Ну и что? Мы, халлингдальские обыватели, никогда не требовали, чтобы нам пели и играли на гуслях, мы плясали себе халлинг и в своем язычестве были выше твоего благочестиво-атеистического сравнения. Наше язычество естественно и стоит в тысячи раз дороже чем отрицающая все мирское религиозность, которая прикидывается безбожием и которую волнуют лишь заботы о душе - как здесь, так и на небесах. Если кто из нас и развратился, так это вы, пророки-интеллектуалы, а не мы, те, кто тоже хотел бы мыслить...

И вот все разошлись. Каждый по своим делам. Ну и пусть идут, а я пока включу телевизор, чтобы не накликать каких-нибудь перемен, пусть незначительных, но досадных. Давай смотреть вместе, если ты собрался "являться". А ведь когда ты был, как говорится, среди нас, в тебе было гораздо больше от призрака, хотя ты не подозревал об этом. Наши дети... подумать только они уже взрослые! Теперь мне ближе детские куклы. Это твоя удаленность отдалила детей, твоя обособленность. Человек, который посвящает свободное время выпиливанию лобзиком, все же может быть отцом; но отец, витающий в непознаваемых высотах абстрактных размышлений, гораздо дальше от семьи, чем отец небесный, в которого никто из твоих домашних не должен был верить - ты считал это делом своей чести. Была ли я верующей? А как думаешь ты, ты, который не стал вдовцом? Нет, я не верила, ни во что не верила - ни на этом свете, ни на каком другом. Я знала только, что мне почти на все наплевать. Ваше здоровье, равнодушные! Ты только посмотри, я иду к нашему бару с резьбой, который ты терпеть не мог: все ведь должно быть рационально, стекло, бетон. Смотри, я позволяю себе поднять нерациональный бокал какого-то пойла... ты знаешь, я не гонюсь за качеством, я по-прежнему не разбираюсь в тонкостях, не все ли равно, что пить, один бокал, другой, пятый, нет, пятый уже многовато, еще раз - ваше здоровье. Я не принадлежу к твоим апостолам, о предводитель, - ни я, ни твой друг Литератор не относимся к их числу, он, потому что ему далеко до тебя, а я - по причинам еще менее уважительным: потому что, честно говоря, меня это не интересует, как не интересовал и ты - и теперь не интересуешь, просто раньше я этого не понимала, твое здоровье... пожалуй, восемь-девять таких бокалов будет явный перебор, так что твое здоровье, свергнутый пророк с грозными скрижалями в многочисленных руках, тебе ведь нужно по крайней мере девять рук, как у бога Шивы, чтобы унести свои скрижали. На них должно быть записано все, все, что ты знал лучше нас, все твои истины, которые призваны были осчастливить нас, правда? А твои пророчества - они давали нам уверенность в завтрашнем дне, не так ли? Пускай себе страхуют свои жизни, думал ты: это всего лишь попытка обывателей предотвратить неминуемое. Нашему интеллектуалу подавай гибель человечества и благополучный конец света, на меньшее он не согласен, когда на него нападает тоска; и если еще не отчаявшийся бедняга решает попытать счастья в тотализаторе, чтобы прокатиться к Средиземному морю, интеллектуал кричит: "Долой эти мелкобуржуазные замашки!" Так давайте плясать на его могиле... звени, мой бокал, мы танцуем вдовий вальс... а покойник является нам из жажды мести, он видит нас и прислушивается, когда же начнутся стенания. Посмотрите на его скрижали: вот он поднимает их и бросает вниз, об небесные склоны, но склоны эти - лишь туман и дымка, об них ничего не разобьешь, и он исходит напускной яростью; что, мой бокал, ты ненавидишь его? Не надо, напрасная трата сил, давай лучше танцевать вальс, р-р-раз, два, тр-р-ри, тра-ля-ля-я-я, ваше здоровье, р-р-раз, два, тр-р-ри, р-р-раз, два, тр-р-ри, тра-ля-ля-я-я. Не надо ненавидеть, это отнимает массу сил и к тому же старомодно, ну вот, стакашечка прыг - и нету... может, оно и к лучшему... выскочил прямо из рук у ни в чем не повинной девицы, лежит себе на ковре и вертится - и не разбился... Подумаешь, там, где ты стоял, найдется еще куча таких же, ах ты хитрюга бокал, я прекрасно вижу, что ты закатился под диван, ну и черт с тобой, бокалов полно, смотри: один, второй, третий, сейчас мы их все нальем, и пускай катаются-валяются сколько им влезет, всегда найдутся еще, и что в них налить - тоже... добро пожаловать, проходите, пожалуйста, садитесь вот тут с моими бокалами... смотрите, они выстроились, как солдаты, они рвутся в бой, стрелять и маршировать... бац! бац! и ать-два! - а теперь прилягте, друзья, будьте любезны, бутылки лежат себе в дедовском кресле и потихоньку булькают... заходите еще, не стесняйтесь, будьте как дома..."

Под косыми лучами весеннего солнца идут по заснеженной земле два человека. Двое мужчин, случайно забредших куда-то. Случайные прохожие в случайном месте, на лесной опушке, рядом с чистым полем и виллами, беспорядочно разбросанными вокруг в ожидании, когда их сменят новые дома в новом стиле, в ожидании грядущей случайности, которая изменит все: превратит природу в некое подобие природы, в город, в ничто.

- Он не здесь ли жил, этот, как его?..

- Моисей? Нет, вон там.

- Старые дома теперь кажутся на одно лицо.

- Теперь все дома на одно лицо. И люди тоже. Но он был не такой, как все.

- Что правда, то правда. Судя по рассказам. Я был знаком с его другом:

- Который был другом жены, а может, и не только другом?..

- Да всякие слухи ходят. Он плохо кончил. Этот друг.

- Я знаю, про кого ты. Говорят, ему являлось привидение, а там кто знает, как это понимать.

- Ну да, Моисей и являлся. Предрассудки, конечно. Он будто хотел все на свете изменить.

- Кто? Друг?

- Да не друг, Моисей. А друга как звали? Впрочем, неважно. Вдова вроде завещала дом больнице.

- Больнице? Почему?

- Ну, взяла и завещала. Больнице или чему-то в этом роде. Давно это было.

- Как давно?

- Да бог знает когда. По крайней мере несколько лет тому назад. Вот увидишь, в следующий раз, когда мы сюда придем, все старые дома снесут. Ни леса не будет, ни больницы. И кто-нибудь спросит: а не здесь ли жил парень по прозвищу Моисей, который все хотел переменить, который хотел изменить людей? Может, наши же дети и спросят.

- А вдруг не спросят? Давняя это история.

- Верно. А может, они еще сгустят краски. Скажут: здесь был дом с привидениями и вдова повесилась на одном дереве со своим другом.

- Они правда повесились на одном дереве?

- Кто ж теперь вешается на деревьях? Да еще вдвоем... Мы живем в эпоху химии, в эпоху неромантических самоубийств, в эпоху, когда из жизни уходят в одиночку. Мы вообще живем в эпоху одиночества, всеобщего одиночества. Смотри, а дорога тем временем кончилась. Все течет, все изменяется.