Юхан Борген - Маленький лорд (Трилогия о маленьком лорде - 1)

- Я пойду, - шепнула она. - Одна.

- Я буду ждать тебя на углу, у кондитерской.

- Нет. Я хочу пройтись. Далеко-далеко. И одна.

- Далеко-далеко. И со мной.

- Одна - слышишь? До свиданья, Вилфред, милый.

Он стоял возле узкого окна прихожей и смотрел, как она идет по аллее. Теперь она уже не казалась обездоленной и одинокой; она шла легкой, быстрой походкой. Вот она свернула за угол. Вилфред ощущал сладость бытия. Долго еще стоял он и глядел на пустую аллею, удерживая в памяти образ Кристины, такой, какой он ее видел: в шляпке с незабудками, в накидке, ступающую легкими шагами, хранившими его тайну. Так он и стоял возле узкого окна, глядя, как спустились сумерки, как вспыхнули фонари. Так он и стоял, пока на аллее не показалась его мать.

- Ничего не случилось? - спросила она, когда он помогал ей раздеться.

- Почему ты спрашиваешь? Я все время был дома. Ну, как ты провела время с французами? Приятно было?

- Я так волновалась. Наверное, приятно, сама не знаю. Боюсь, что я уже стара для таких развлечений.

- Чепуха, мама! Ты говоришь это только для того, чтоб я сказал, что ты еще не старая.

- Ну так скажи это, скажи поскорее!

Они стояли друг против друга, мать и сын, как много раз, как всегда, и играли в старую игру: великосветская дама и ее эрзац-кавалер, как выражался дядя Мартин.

- Ты была самой красивой из всех дам в Эттерстаде, - сказал он и, обняв ее за талию, повел в комнату. - Шампанское лилось рекой?

- Глупости! - сказала она. - Кристина была красивее. Все были красивее меня. Нет, они пьют мало. Летчик вообще трезвенник. Зато говорили, говорили без конца, я за ними не поспевала, совсем отвыкла от французского.

Счастливые, умеющие забывать, стояли они друг против друга. Опять ловкие слова, которые так легко приходят на язык и так легко забываются, опять эта спокойная, тихая вода, скрывающая опасные омуты. Как тяготила его в последнее время эта игра! И вдруг он заметил, что больше его ничто не тяготит. Притворяться было удивительно просто. Может, это и не притворство? Вилфред уже не ощущал себя одиноким защитником бастиона, на который посягают объединенные силы матери, дядей и школьных учителей.

- Тети Кристины не было на приеме, - сказала она. - Ее забыли пригласить, они спохватились, им стало неудобно, ей дважды звонили.

Он окинул ее быстрым взглядом. Неужто опять этот проклятый инстинкт? Ведь она же сказала, что волновалась.

- Но у Кристины нет телефона, - сказал он резко.

- Они звонили в кондитерскую. Она часто туда заходит по воскресеньям навести порядок.

- Значит, ее сегодня там не было, - сказал он. Он сам отметил излишнюю запальчивость своего тона.

- Ну, разумеется, - легко согласилась мать.

Но теперь ему захотелось выяснить, в самом ли деле существуют эти таинственные силы, передающие от человека к человеку все тайные помыслы.

- Можно было за ней послать, если уж ее присутствие было так необходимо.

Но она опять уклонилась.

- Да, конечно, - ответила она устало. - Я об этом как-то не подумала.

Что это? Ирония? В нем опять шевельнулось недоверие.

- Впрочем, может, ее и дома не было! - с вызовом заявил он.

- Не понимаю, Маленький Лорд, - сказала она, и он отметил, что она нарочно назвала его этим именем, - почему ты так горячишься...

Спокойно, спокойно, подумал он. Не искушать судьбу, ничем себя не выдать, ведь не хочет же он, чтобы она догадалась. Ведь не хочет? Ну разумеется, нет!

- Прости, - ответил он, - видишь ли, я все еще парю в небесах.

Она бросила на него беглый взгляд, словно догадываясь о двойном смысле его ответа. Ах, и зачем только придумали это слово "инстинкт", зачем его так часто повторяют. Этот "инстинкт" только все запутывает, громоздит догадку на догадку, вносит смуту в жизнь. О, если б все люди были просты и неразговорчивы, как фру Фрисаксен, как... да, хотя бы как Эрна...

- Кстати, знаешь, кто был сегодня в Эттерстаде? Эрна! Я видела ее в толпе за канатами. Все семейство явилось.

- И отец ее, конечно, объявил, что благодаря скорости аэроплана перестал действовать закон всемирного тяготения.

- Как не стыдно, Вилфред, - сказала она. - Я убеждена, что Эрна страшно тобой гордилась.

- Ну а ты, мама?

- Страшно гордилась. Но ведь ты мне еще ни слова не сказал о том, что ты чувствовал...

Опасность миновала. О Кристине больше не было речи. И Вилфреду захотелось еще чуть-чуть походить по краю пропасти.

- Что я чувствовал? - спросил он.

- Ну да, когда летал.

- А, ты об этом!

Мысли вновь потянулись к тому, о чем невозможно было забыть, и казалось, он властен своей волей вновь призвать все только что происшедшее в потемневшую комнату. Последние отблески мерцающих вод отражались в зеркале, оправленном в тусклую золоченую раму.

- Чувство это - изумительное...

- Изумительное? Но ведь тебе же было страшно!

Он глянул в зеркало. Серебристо мерцая, переливались в нем воды залива.

- Страшно? Да, страшно. Конечно, мне было страшно. Особенно подъем...

- Ну да... Подъем. А голова не кружилась?

Залив в зеркале стал серым. Значит, ушли последние лучи.

Собственное отражение в зеркале глядело на него выжидательно. И тут он увидел другое отражение - того, кто висел на стене в углу.

- Мамочка, - сказал он, - ты только не сердись, что я тебя спрашиваю. Скажи, отец, он... пользовался успехом?

Она тотчас встала и подошла к окну.

- Что ты имеешь в виду? Как это - успехом?..

- Ну, он... в общем, он нравился?

- Кому? - Голос был сух и отрывист. Она смотрела на Фрогнеркиль.

- Ну, дамам, и вообще...

Она повернулась к нему, но не двинулась с места. Белая, тонкая, стояла она в черном квадрате окна. Он не мог разглядеть, какое у нее выражение лица.

- Почему ты спрашиваешь? - сказала она.

Ему нужно было увидеть, какое у нее лицо. Он не хотел делать ей больно. Но остановиться он не мог.

- Что же в этом странного? Ты никогда ничего не рассказывала.

Она сделала было движение к нему, но осталась на месте. Казалось, будто во тьме за окном она ищет опоры, союзника. Тогда он подошел к ней.

- Я напугал тебя, мама?

- Чем же? Вовсе нет. Конечно, тебе хочется знать. Вполне понятно... Послушай, мой мальчик... - Она вдруг обняла его за шею; теперь они оба стояли лицом к окну. - Тебе кто-то говорил об отце?

- Вот именно, что нет. Ты, например, ни разу.

Они оба глядели на темную воду в последних отсветах уходящего дня. И говорили, словно стоя перед зеркалом. От этого им было не так одиноко.

- Отец твой очень нравился, - сказала она. - Людям. Дамам в том числе.

Как легко она увернулась от точного ответа. Вилфреда это задело. Она говорит с ним как с ребенком, да к тому же, конечно, втайне сердится.

- Можешь ничего не рассказывать, - сказал он обиженно и отошел от окна. Часы на камине грустно тикали, наполняя комнату тишиной. Он понимал, что ей больно. Но он не обязан об этом знать.