Накамото Такако - Мать

Фумиэ задумалась. А почему всё-таки Кацуё живёт вместе с ними? Не связано ли это с какими-нибудь её планами? Конечно, они родные сёстры. Но у них разные характеры, разные интересы. Фумиэ даже не знала ничего о Кацуё как о женщине, о её сердечных делах. На какое-то мгновение у неё вдруг появилось мучительное подозрение. Но она тотчас же отбросила нелепую мысль… Они не только сёстры, они — амамичанки. У её сестры ясный, светлый ум, она чиста и благородна. Да, Кацуё вполне сложившийся человек. Фумиэ не о чем беспокоиться: сестра смело шагает по жизни и не оступится, она сумеет решить любой вопрос. Тут Фумиэ с заботливостью старшей стала думать, как бы поскорее освободить Кацуё от их семьи, так её связывающей, и помочь девушке устроить собственную жизнь.

Приедет отец, обязательно заведёт разговор о Кацуё. Когда-то он был против брака Фумиэ с Уэхарой. Потом у них появились дети, и он почти смирился. Но когда Уэхара после войны попал в тюрьму, её семья опять впала в немилость. И если теперь, воопользовавшись приездом в Токио по служебным делам, отец решил зайти к ним, то это можно объяснить лишь его желанием поговорить о младшей дочери. У Фумиэ щемило сердце при мысли о предстоящей встрече.

Фумиэ почти всю ночь не спала и утром встала с разламывающейся от боли головой. На улице моросил дождь. Тэцуо и Хироо могли ещё поспать: у них весенние каникулы. Но Кацуё нужно спешить на работу, а Фумиэ должна уже сегодня отвести Кадзуо в типографию, в район Усигомэ.

Кацуё раньше всех покончила с собранным на скорую руку завтраком.

— Ну, Кадзу-тян, не вешай голову! — сказала она племяннику на прощанье. — Надо бороться за свою судьбу, хоть это и не всегда легко. Держись бодрее!

Фумиэ уложила в небольшой чемодан самые необходимые сыну вещи, потом открыла окно, чтобы посмотреть, перестал ли дождь. И тут в глаза ей бросились лук и стрелы, висевшие на невысоких перильцах за окном. Лук был неумело сделан из бамбука, а стрелы — из металлических прутьев от зонтика. Конечно, это забавы Хироо.

— Хиро-тян, что это такое?

— Это оставил Ёси-тан, — испуганно ответил Хироо, сидевший за обеденным столом.

Фумиэ насторожилась.

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не водился с ним, а ты даже в такие дикие игры играешь!

— Да я не играю… — продолжая сидеть к матери спиной, неуверенно протянул Хироо.

Но теперь Фумиэ не сомневалась, что Хироо всё ёще продолжает дружить с Ёсицугу.

— Сейчас же, на моих глазах сломай и лук и стрелы! — приказала она сыну.

— Ладно… — глухо отозвался Хироо, но даже не шевельнулся.

— Не хочешь? Ну, тогда я сама выброшу это.

Хироо продолжал сидеть. Ему никогда не покупали игрушек, и для него эти стрелы и лук были настоящим сокровищем. Вдруг неожиданно, как ружейный выстрел, раздался голос отца:

— Хироо! Что тебе говорит мать?

Голос этот как бичом хлестнул всех. Гнев обычно молчаливого Уэхары был страшен. Испуганный Хироо вскочил, схватил лук и стрелы и опрометью бросился на улицу…

Фумиэ задержалась. Она хотела дождаться возвращения Хироо. Но время шло, а мальчик не появлялся. Тогда она стала торопить Кадзуо:

— Пора идти. Видно, Хироо не скоро вернётся.

Кадзуо подошёл и опустился на колени у постели отца.

— Ну, будь здоров! Самое главное — поскорее привыкнуть к работе, — сказал Уэхара. — Будет свободное время — приходи. Мне о многом надо поговорить с тобой.

Кадзуо, потупившись, кусал губы, стараясь сдержать обуревавшее его волнение.

— До свиданья! Я пошёл… — произнёс он хрипловатым голосом и, поклонившись, отошёл от отца.

Уэхара тоже едва владел собой: на него нахлынула жалость к сыну. В глазах его можно было прочесть: «Подожди, не уходи!». Фумиэ поняла его взгляд. Ей всей душой хотелось, чтобы Уэхара остановил Кадзуо. Вдруг он закрыл глаза и кулаком прикрыл рот, как бы надеясь таким образом помешать вырваться наружу непрошеным словам жалости.

Фумиэ, очнувшись от оцепенения, охватившего её, уже печалилась не только о том, что ей приходится провожать сына из дома: её сейчас больше беспокоило поведение Хироо, чем будущее Кадзуо. «С него ни на минуту нельзя спускать глаз», — подумала она.

Когда они пришли в типографию, там уже собралось около десяти подростков, которые так же, как и Кадзуо, окончили в этом году среднюю школу новой системы и теперь в поисках работы пришли сюда с отцами или старшими братьями. Для всех них это было первым столкновением с пасмурной стороной жизни, и они поёживались, как от холода в ненастную погоду. Вскоре появился старый рабочий Такэмура-сан, которого Фумиэ просила помочь Кадзуо устроиться на работу. На его попечение она и оставила сына. Отныне Кадзуо будет жить в общежитии.

Простившись с сыном, Фумиэ пошла домой. Почему-то ей вспомнилось вдруг, как после суда над мужем она ходила к нему в тюрьму на свидание. «Что это я печалюсь, будто Кадзуо попал в неволю… — успокаивала она себя. — Сколько ещё воды утечёт, прежде чем для японских рабочих настанет светлое, желанное будущее! Сколько ещё перемен произойдёт в жизни Кадзуо до этого!..»

Возвратившись, Фумиэ застала Хироо дома: он сидел у окна, подперев щёку рукой, и безучастно смотрел на моросящий на улице дождь. Она подошла к нему, но он даже не пошевелился. Его сжавшаяся в комочек фигурка с втянутой в плечи шеей выражала беспомощность и обиду; он не привык к окрикам отца. «Что-то получится из него?» — спрашивала себя Фумиэ. Опустевшая после ухода Кадзуо комната казалась ей непривычно большой и печальной. Ей стало жаль Хироо. Она положила руку ему на плечо.

— Ну, Хиро-тян, будешь хорошим мальчиком? Я сейчас иду на работу, смотри не балуйся такими опасными вещами. Я куплю тебе какую-нибудь игрушку.

Фумиэ ушла, но сердцем она всё время была с сыном, как будто её связывала с ним невидимая нить.

В тот же день вечером к Фумиэ неожиданно пришёл её отец Мацуока Митимори. Дядя позвонил Кацуё на работу, и та вернулась пораньше домой.

Когда отец, официальный и натянутый, появился в их тесной комнатушке, Фумиэ до того растерялась, испугалась и сконфузилась, что всё её маленькое тело стало трясти мелкой дрожью.

Отцу исполнилось шестьдесят лет. У него были правильные и благородные черты лица. Его внешность несомненно выигрывала от больших усов и крупного лба. Роста он был небольшого, но своей гордой осанкой выделялся даже среди жителей столицы. По окончании войны он оставил место директора начальной школы и устроился на работу ответственным чиновником гражданской администрации города Надзэ. По служебным делам он и приехал в Токио.

С появлением Мацуока Митимори Уэхаре пришлось волей-неволей встать с постели. Он температурил и от долгой болезни так исхудал, что от него остался один скелет. От слабости его покачивало.