Филипп Робинсон - Маска свирепого мандарина

"Разве мало они страдали? — срывающимся голосом прокричал он. — Неужели даже здесь ты осмелишься потревожить их покой?"

"А ты — что делаешь ты? — спросил Код, удивленный таким внезапным проявлением заботы "священника" о своей мертвой пастве. — Разве ты сам только что не потревожил их покой?"

Проповедник будто не услышал.

"Значит, теперь ты хочешь безжалостно располосовать и расчленить их, чтобы потом использовать для нужд твоей дьявольской науки? — душераздирающе завизжал он. — Нет! Прочь, мерзкий похититель тел! Прочь, я сказал!"

Он так резко взмахнул рукой, приказывая незнакомцу уйти, что ермолка упала на землю. Теперь уже Код изменил свое отношение к происходящему. Проповедник оказался совершенно лысым — точь-в-точь как Роджерс! — и вдобавок, хотя сам он был тщедушным и тощим, словно скелет, сиявший в лунном свете голый череп выглядел таким ухоженным и соблазнительно округлым! Но главное — его форма и размер на вид такие же, как у Объекта, отметил охваченный радостным волнением Код.

И тут нашего героя вновь осенила блестящая идея. Он мгновенно преобразился, так что стал зримым воплощением силы и власти. Величаво ступая, сделал несколько шагов направо, потом налево, рисуя в воздухе каббалистические знаки. Наконец низким звучным голосом объявил:

"Священник" стоял не шелохнувшись. Он склонил голову, смиренно сложил руки на груди. Несколько мгновений Код молча изучал его, и наконец перешел в атаку.

"А ты, проповедник, — воскликнул он яростно, — кто ты такой, чтобы порочить эти бедные души? Кто ты такой, чтобы судить их? Ты что, сам безгрешен? Нет, конечно нет! Нет, ибо я собственными глазами вижу позорнейшего зверя над твоим челом — он являет мне всю свою мерзость в твоем бесстыдно обнаженном черепе! Как смеешь ты проповедовать покоящимся здесь несчастным, если не можешь даже прикрыть средоточие собственной похоти!"

Проповедник поднес руки к голове и нервно потрогал ее.

"Вот видишь! — в бешенстве загремел Код. — Ты не в силах сдержать свои распутные пальцы, которые при посторонних ласкают позорное место! О чем ты только думаешь, ты, взрослый человек! Ты что, малое дитя или полоумный? Или ты совсем не владеешь собой? Приведи себя в порядок, презренный грешник! Сию же минуту прикрой свой срам, или сам Дьявол унесет тебя в глубочайшую из адских бездн!"

"Мой срам? — запинаясь промямлил проповедник, все же обхватив голову руками в тщетной попытке спрятать свой лысый череп. — Но сэр, вы ведь не хотите сказать, что мозг…"

"Ах ты, бесстыжий! — простонал Код. — Как смеешь ты произносить вслух такие грязные слова! Ты прекрасно понимаешь — не можешь не понимать, — что человеческий… гмм… орган мышления — самая непристойная, самая отвратительная часть тела, более всего склонная к распутству и мерзости! И что голову прежде всего надлежит прикрывать в любое время, особенно когда проводишь, — чем ты, кажется только что занимался, — богослужение! Но ты ведь наверняка знаешь все, что я сейчас сказал? Тут даже между Римом и схизматиками нет никаких разногласий!"

"Я не понимаю вас, сэр, — робко произнес проповедник. — Святой Амброзий говорит, что мозг…"

"Опять! Опять это слово! — заткнув уши, взвизгнул в неистовстве Код. — Неужели тебе нужно объяснять, что такое… орган мышления? Неужели нужно?"

"Ну хорошо, слушай! Затвердевшая масса липких сперматозоидов! Разве ты не знаешь, что так называемое "белое" и "серое" вещество — эвфемизм библейской "проказы"! Разве ты не читал о том, как отвратительные клетки, извергнутые в неистовых спазмах, век за веком карабкались по позвоночному столбу обезьяны, пока не засели внутри черепа, где, по Божественному соизволению, эволюционировали, образовав главный орган человеческой похоти — гнездо червей, сладострастно сплетенных в один большой ком!"

"Как можешь ты пребывать в неведении? — тем более здесь, в этом священном месте, где уже столько лет так называемый "разум" вызывает лишь праведный гнев и ужас! Нет, не можешь, не имеешь права! Ибо мне даже представить себе страшно, какие картины, порожденные орудием Сатаны, возникали пред твоим внутренним взором! И насколько чаще ты грешил мыслью, чем поступком!"

"Подумай, подумай хорошенько над моими словами! — провозгласил он. — И покайся, пока еще не слишком поздно, пока первозданный Змей не выполз из гнезда, которое свил внутри твоего черепа, и не утащил туда, где пылает Вечный Огонь!"

Код полностью убедил проповедника. Тот упал на колени на краю помоста и, сжав руками голову, зарыдал от стыда. Он походил на грязную изувеченную ворону.

"Что я должен сделать? — срывающимся голосом выкрикнул он. — Что должен сделать, чтобы спастись? Поведай мне, господин мой!"

Его голова теперь оказалась совсем рядом. Код удовлетворенно оглядел сияющую розовую макушку, которую "священник" безуспешно пытался прикрыть.

Помолчал немного.

Наконец — "Ты должен кастрировать себя", — произнес он негромко и мрачно.

Проповедник недоуменно приподнялся.

"Нет, не в обычном, прямом, а в духовном смысле, — продолжил Код. — Твой самый грешный орган — орган мышления — вот что следует удалить, именно его мерзкие, внушающие непристойные мысли извилины должны быть полностью уничтожены!"

"Отрежь его! Отрежь и спаси свою душу!"

Он вытащил из-под плаща длинный нож.

"Вот, возьми. Возьми и избавь себя от скверны".

Проповедник уставился на орудие очищения.

Взял его за рукоятку.

Ощупал бесстрастное лицо Кода долгим, испуганным взглядом. Содрогнулся всем телом и едва не отдал нож обратно.

Где-то ухнула сова, летучая мышь, пролетая, едва не задела его. Все это, кажется, придало ему решимости.

На лице его вдруг появилось выражение неземной радости, радости мученичества и чистоты. Все морщины внезапно разгладились. Он стал ребенком, невинным и непорочным.

Он сжал нож обеими руками.

Приставил лезвие к горлу.

Изо всех сил полоснул по коже; раздался глухой треск, как будто разорвали пергамент.

Из раны мгновенно хлынула кровь.

"Я — не смогу — сам! — захлебываясь, просипел он. — Помоги!"

Код обеими руками сжал пальцы проповедника.