Нил Гейман - Сошедшие с небес

— Это тех, которые Фи, Фо, Фу, Фам, про таких великанов, что ли?

— Не хитрите. Расскажите мне о библейских великанах. Кажется, они были детьми ангелов и смертных женщин, так ведь?

— А, все это жидовская писанина. Книга Еноха, Свитки Мертвого Моря, в таком духе. Не следует принимать их слишком всерьез. Пожалуйста, не говори мне, что ты не ходишь в церковь из-за великанов!

— Ба, отец мой, жидовская — уж не антисемит ли вы?

Некоторое время священник молчал Слышно было только, как Уоткинс энергично скребет по холсту почти совсем сухой кистью. Наконец священник ответил.

— Да, я антисемит, но мне хочется представить тот день, когда я стану лучше.

— Простите. Я не обладаю таким воображением. Я пишу только то, что вижу, не забывайте.

Уоткинс продолжал яростно рисовать. Краска и кровь забрызгали его лицо, капали на холст с его руки.

— Ангелы позволяли себе вольности со смертными женщинами и тем развратили человечество. Это противная история.

— Но они развратили их не только в смысле секса — но и в других смыслах, ведь так?

— Вещи, которых мы не должны были знать.

— Может быть, именно они научили нас творить искусство.

— Их потомков с легкостью опознавали. Даже когда великаны научились притворяться обычными людьми, их легко было узнать по двойному ряду зубов и другим уродствам.

— Врожденным порокам развития.

— О, я бы не стал так говорить.

— Конечно, вы бы не стали. — Кисть Уоткинса плясала по остроугольным плечам священника. Плечи преображались, плоть вырастала над телом.

— Но эта история про великанов, разве она не похожа на ту ложь, которую мы говорим себе сами, например, что я хороший священник, или я не антисемит, или я великий недооцененный художник. Ложь, которая помогает нам нравиться самим себе.

— Боюсь, я не понимаю.

— Люди не хотели верить в то, что происходят от совокупления с ангелами, вот и придумали великанов — носителей дурной крови.

— Уоткинс, это безумие. Я помолюсь за тебя, сын мой.

— Спасибо. Кстати, ваш портрет окончен. Если не возражаете, я пошлю счет прямо епископу.

— Наверное, так будет лучше всего.

— Подойдите, посмотрите и скажите мне, как, по-вашему, точно ли передано сходство.

— Ох, я столько выпил. Кажется, я уже не смогу встать на ноги.

— Не торопитесь, святой отец. Я оставлю холст на мольберте. Надеюсь, вы меня извините, мне нужно еще раз перевязать руку.

Уоткинс бросил последний взгляд на картину. Изображенный на ней священник был все еще сгорблен, но уже поднимался на ноги, увлекаемый к небесам полупрозрачными наростами на плечах и спине, в то время как на его груди раскрывались, хватая воздух, другие уродливые выросты.

— Нет, я, кажется, не встану, — бормотал священник.

— Имейте веру. Вера вас утешит. Когда я был маленьким, то наблюдал, как отец рисовал ангелов. Здесь и у святого Антония. Теперь я знаю, что в то же самое время он рисовал много другого — пейзажи, этюды рабочих в доках, — но те холсты затерялись среди бесчисленных ангелов: парящих, сидящих, стоящих свободно или навытяжку, поющих, танцующих, делающих все то, чем обычно занимаются люди, с той только разницей, что ангелы были более настоящими, и внутри у них как будто горел собственный свет.

Священник протрезвел достаточно, чтобы произнести:

— Мило.

— Наверное. Но знаете, что меня тревожило? Он писал их с родственников, с соседей, с кое-кого из местных священников. Не только лица, но позы, мимику, жесты. Я не хотел этого видеть, но не мог не верить своим глазам. После я уже не мог смотреть на этих людей по-прежнему.

В погребе Уоткинс включил свет и грустно смотрел на свое небесное воинство, взиравшее на него с более чем несовершенных, перегруженных деталями полотен: сгорбленные спины, искаженные лица, двойные, а то и тройные ряды зубов. Созвездия глаз. Шесть крыльев. Обломки крыльев торчали из обезображенной плоти, точно выдернутые громадной рукой, оставившей лишь сломанный черенок эфирного мяса; рты, разинутые тою же безжалостной рукой, против воли пели хвалу всему святому, Санкте Деус, Амен.

Он слышал, как наверху старый священник упал на пол и, обливаясь слезами, пополз к своему портрету.

Майкл Маршалл Смит — романист и сценарист, живущий с женой, сыном и двумя кошками в Северном Лондоне.

Под своим именем он опубликовал около семидесяти рассказов и три романа — «Только вперед», «Запчасти» и «Один из нас», — за что получил премии Филипа К. Дика, Международной Гильдии Ужасов, Августа Дерлета и Британскую премию фэнтези, а также французскую При Моран.

Под псевдонимом «Майкл Маршалл» вышли пять триллеров, ставшие международными бестселлерами, среди них «Соломенные люди», «Те, кто приходят из темноты» и «Земля вам будет прахом», готовится к публикации роман «Волны». Не так давно под другим псевдонимом, «М. М. Смит», вышли в свет «Слуги», небольшой роман с привидениями, действие которого происходит на побережье в Британии.

«Для меня нет в жизни большего удовольствия, чем прийти с женой в паб и провести там вечер, перемывая косточки всем на свете, — сознается автор. — Хотя иногда я обнаруживаю, что лучше всего у меня получается не говорить, а слушать».

«И вот как-то вечером я, к своему изумлению, обнаружил, что и она чувствует в точности то же самое. Разумеется, такого просто не могло быть, отсюда и возникла идея некоего объективного измерения — причем не одного вечера, а всей жизни…»

Был понедельник, четвертый день их отпуска, и четвертый день с утра до вечера шел дождь. Дэна это не особо тревожило — в конце концов, в Лондон ведь не за загаром ездят, тем более в феврале, — к тому же они были экипированы соответственно. Да и вообще, в городе полно музеев, магазинов, галерей: истории кругом столько, что из ушей лезет, хороших ресторанов полно, а Старбаксов не меньше, чем дома. Так что сырость в перерывах между остановками можно и потерпеть, а в остальное время прекрасный отдых вам обеспечен. Прогноз погоды — Дэн знал его наизусть, ведь он будил его в пять тридцать каждое утро — обещал, что к концу недели ситуация улучшится. Это, конечно, обнадеживало, но погода в целом такая штука, против которой не попрешь. Она такая, какая есть, и все тут. Вот и принимай ее такой, меняй свои планы, подстраивайся. И нечего жаловаться. Нет смысла постоянно ныть.

А вот на сбой своих внутренних часов повлиять можно.

Когда летишь в Европу — а они делали это много, много раз с тех пор, как выросли их дети, — следуй простому правилу. Поскольку самолет садится ранним утром, то в дороге есть смысл немного поспать (пусть даже сон будет рваный, недолгий, беспокойный, все равно это помогает). Потом, едва ступив на землю чужой страны, надо мысленно переключить себя на новый режим и оставаться на ногах до тех пор, пока не настанет обычное время ложиться спать. Тогда ваше тело быстро разберется, что к чему, и вечером, едва улегшись, вы будете спать, что бы там ни было. Мо жет, еще пару дней после обеда вы будете чувствовать себя, как с похмелья, но в остальном с вами все будет в порядке.