Нил Гейман - Сошедшие с небес

Дэн натянуто улыбнулся.

— Что ж, все это очень интересно. Спасибо за то, что нашли для меня время. И высказали непредвзятое мнение.

Ангел повел плечами, точно готовясь лететь.

— Она волнуется о многих вещах. Как ты думаешь, к кому мы расположены больше: к тем, кого что-то волнует, или к тем, кому все равно?

Дэн ничего не сказал.

— И насчет простуд, — добавил ангел. — Кому они, по-твоему, тяжелее даются: тебе или ей?

— Мне надо идти, — сказал Дэн. — Полагаю, вы сами найдете выход.

И он зашагал назад, к железной двери, шлепая прямо по лужам. Больше ему ничего не хотелось. Да, иногда человек, которого любишь, и есть самая большая проблема в твоей жизни. Надо было смириться с этим Дождь шелестел по крыше, как тысячи переворачиваемых страниц. Он вдруг почувствовал себя таким усталым, как будто весь кофе, выпитый им за пятьдесят лет, скопился у него внутри и теперь в одночасье прокис С каждым шагом ему становилось все труднее вспомнить, что с ним только что произошло, или поверить в это, или понять, зачем это ему понадобилось.

Он уже тянулся к ручке двери, когда ангел заговорил снова. Теперь его голос звучал по-другому. Тише, спокойнее, как воспоминание о самом себе.

— Когда она не может заснуть, то лежит и надеется, что ты еще любишь ее.

Дэн замер и повернулся к ангелу.

— Ну конечно, люблю, — сказал он, уязвленный. — Уж это-то она должна знать.

Ангел исчезал, его размеренно машущие крылья превращались в дождь, сероватая кожа становилась облаком. Он взлетел и прямо на глазах у Дэна обратился в туман, а его слова донеслись до него как дуновение холодного ветра, поднятого теми же ровными взмахами крыл.

Он сказал:

— Для нее звук ваших голосов, когда вы разговариваете друг с другом, то же самое, что для тебя — запах книг. Думаешь, она ничего не замечает, когда тебе кажется, что ты удачно скрываешь свою скуку? Иногда она потому и не закрывает рта, что боится, вдруг она уже перестала быть для тебя интересной.

Он сказал:

— Эти самые «тишина и покой», которых, как ты думаешь, тебе не хватает, к чему они тебе? Какие мысли ты вынашиваешь, неужели они и впрямь так важны, что ради них стоит затыкать рот той, которая любит тебя так сильно? Пусть она молча тревожится о том, как бы кое-что не пошло не так в этом мире, не затихло, не растеряло силы и не распалось на куски.

Он сказал:

— Если она умрет раньше тебя, что вполне может случиться, будешь ли ты и тогда жалеть о том, что у тебя было мало тишины и покоя? Когда ты будешь жить в этом бесконечном беззвучном «после», проходя сквозь годы, как сквозь облако мертвящего одиночества, сколько ты будешь готов отдать и пообещать всего лишь за одно ее слово?

Тут ветер стих, и ангел улетел.

Дэн еще добрых пять минут стоял на крыше. Когда он все же вошел через железную дверь обратно в отель, то обнаружил, что книга исчезла. Он сбежал вниз по лестнице, промчался через кладовку и бросился к лифту.

Открыв своим ключом дверь их номера, он услышал, что Марсия в ванной.

— Дэн? — тут же спросила она. — Это ты?

— Да, — ответил он.

— Где ты пропадал?

— Пережидал дождь, — осторожно ответил он, не спеша входить внутрь, не решаясь увидеть ее лицо. — Извини. Пришлось заскочить кое-куда и ждать, пока дождь не перестанет. Я тебе звонил. Тебя не было в номере.

— Я заснула, — смущенно ответила она. В комнате наступило молчание. Потом она сказала: — Я по тебе скучала.

— Я тоже по тебе скучал. — Он снял с себя пиджак и повесил его в шкаф сушиться. — Ты как себя чувствуешь?

— Знаешь, мне кажется, у меня начинается простуда.

Дэн закатил глаза, но все-таки позвонил в обслуживание номеров и заказал горячий чай с лимоном и медом, а потом пошел в ванную помогать жене мыть волосы. Она рассказала ему о том, как сходила в спа. Он рассказал ей о своей прогулке, не упомянув, правда, «Пандора Букс». Так они и сидели в теплой уютной ванной, где их окружили слова, а холодный, сырой мир отступил за стены. Обед они тоже решили заказать в номер. Посмотрели телевизор, почитали немного, легли спать.

После полуночи, когда Марсию сморил беспокойный сон, в комнату влетел слушающий ангел и коснулся ее лба со словами: «Не тревожься больше, пока».

Когда на следующее утро Дэн проснулся, Марсия крепко спала рядом с ним. Пока они завтракали вместе, на улице моросило, но потом погода исправилась.

Ангел желания обнажает грудь, ее соски твердеют на дремотном ветерке ночи. Волосы стекают с ее головы, как дымка с осеннего неба. В них смешаны разные пряди — от черных до седых, ведь желанию покорны все, не одни лишь незрелые юнцы или впавшие в слабоумие старцы, и уж тем более не только одержимцы средних лет.

Крылья Желания широки, как у любого ангела, но их оперение редко. Выглядят они так, словно их наскоро собрали из фрагментов самых разных птиц; здесь и горный тераторнис, и бородач-ягнятник, и большой золотистый орел аравийской пустыни, и кондор, житель заснеженных Анд. Каждый ребенок во сне грезит о полете, а проснувшись, обнаруживает, что он по-прежнему не птица. Ее крылья несут бремя этих несбывшихся мечтаний, которые в зрелые годы оборачиваются одержимостью, сводящей людей с ума.

Но истинная сила ангелицы кроется в ее глазах, во взгляде Желания. Веки ее подведены углем, похожие на завитки ржавчины ресницы полуопущены. Омуты похоти плещутся в карей глубине. Поймать такой взгляд — значит ощутить, как останавливается сердце, стынет в руках кровь и наливается горячей тяжестью пах. Ни один человек, ни молодой, ни старый, ни мужчина, ни женщина, не устоит перед таким взглядом, поэтому Желание носит маску из кожи и шелка с вышитой на ней змейкой из крохотных рубинов — капелек крови тех, кого ей довелось полюбить.

Ее сокрытая под капюшоном красота напоминает нам о том, что Любовь есть величайший и ужаснейший из даров Господа.

У Желания есть брат-близнец: Отчаяние, юноша с потухшими глазами и впалой грудью. Волосы у него противоестественно светлые, как у человека, доголодавшегося до смерти, и напоминают полупрозрачный белесый пушок, который отрастает у трупа в гробу. Кожа у него до того бледная, что хочется назвать ее синей. Отчаяние очень напоминает студента, чье тело, навеки застывшее в точке равновесия между возможностью и катастрофой, лежит в холодильнике морга.

Крылья у него тоже отличаются от сестриных, они состоят как будто из призраков перьев: одни хрупкие стерженьки и кружевные прожилки, лишенные мягкой пушистой плоти. Отчаяние носит их прижатыми к телу поверх широкого кожаного плаща, который хлопает его по икрам. Под плащом у него черные рваные джинсы и целая коллекция шрамов, толстых, как веревки. Каждый, кто когда-либо наносил себе увечье от его имени, оставлял рану и на нем.