Кристина Риччио - Начать всё сначала

Нет. Почему я плачу? Не надо плакать! Я переворачиваюсь на спину, позволяя соленой воде стекать по моим щекам. Я делаю поверхностный вдох, уставившись на потолок. Серьезно, что со мной не так? Я вспоминаю Пайлота в клубе, лицо Чэда возле моего, сердитый взгляд Бейб, лицо мужчины на ступенях метро, снова Пайлота, стоящего у двери. Моему списку целей учебы за границей было бы стыдно за меня. Сегодня ночью я не была храброй, я была жалкой. И я почти потеряла свою сумочку. Снова. Я вдыхаю побольше кислорода. Закрываю глаза. Хватит. Плакать.

По плечу легонько стучат. Я открываю глаза. Пайлот стоит рядом с моей кроватью. Я быстро вытираю все еще текущие слезы и приподнимаюсь на локтях.

– Эй, – говорит он, тихо стоя надо мной. Я просто смотрю на него. Что он делает? Он кивает, словно прося подвинуться.

Колеблясь, я двигаюсь к левому краю кровати. Он садится, а потом ложится на спину рядом со мной, глядя на потолок. Небеса! Я снова ложусь на спину. Делаю последний неровный вздох, подавляя поток воды одной лишь силой воли.

На нем все еще джинсы и белая футболка.

– Ты в порядке? – тихо спрашивает он.

Я разговариваю с потолком.

– Ага… прости, это глупо. – Еще один вздох. – Просто слишком много всего навалилось, или вроде того.

– Тебя чуть не ограбили, так что это чувство не глупое.

Я моргаю, глядя на потолок.

– Могу я кое-что спросить? – продолжает Пайлот.

– Ага.

Он переворачивается на левый бок, подпирая голову рукой. Я поворачиваюсь соответственно на правый бок – внутри настоящая паника.

Пайлот поджимает губы.

– Думаешь, Чэд – Санта?

Я смеюсь.

– Боже мой, надеюсь, нет, – дрожащим голосом говорю я.

Пайлот ухмыляется.

– У тебя есть братья или сестры? – спрашивает он.

Мастер отвлекающих маневров. Мой взгляд скользит к его губам и быстро возвращается к глазам. – Нет, но у меня есть много плохих кузенов. А у тебя?

– Две младшие сестры, – говорит он.

Две младшие сестры, вот почему он такой милый? Я улыбаюсь сама себе.

– Что? – спрашивает он, а уголки его губ поднимаются.

– Ничего, – быстро отвечаю я и снова переворачиваюсь на спину, падая под тяжестью долгого зрительного контакта и решая, что лучше смотреть на потолок. Я чувствую, как Пайлот меняет позу рядом со мной, пока мы не оказываемся снова бок о бок. Деля одну подушку.

Я сглатываю.

– Что было самым страшным из того, что ты делал?

На мгновение он поджимает губы.

– Я… что ты имеешь в виду под страшным?

– Я имею в виду не коммерчески страшным, а страшным для тебя, понимаешь?

Мгновение висит тишина, прежде чем он отвечает.

– Не знаю… я типа покинул мою… то есть… – он выдыхает. – Думаю, перемены всегда пугали меня.

Мгновение я молчу, кивая, соглашаясь с ним и набираясь храбрости сказать:

– Это самое страшное, что я когда-либо делала, – шепчу я.

– Что…

– Я имею в виду не вот это, а приезд сюда для учебы за границей. Я не очень хороша в попытках пробовать что-то новое, и я никогда не была так далеко от семьи. Но что еще важнее, я всегда была хорошим ребенком, знаешь ли. Я получаю высокие оценки и не перечу. Я делаю то, что мне говорят делать. Это всего лишь я, и я хочу сделать их счастливыми, я им никогда не врала. Поэтому, когда я солгала им насчет этого, они мне поверили.

– Они не знают, что ты здесь? – тихо спрашивает он.

Я издаю печальный смешок.

– Я студент-медик, поэтому я сказала им, что здесь учусь на медицинской программе. Я типа сделала для них фальшивую брошюру и все остальное. Я позаботилась о всех документах и всё такое. Но здесь нет медицинской программы… и они рассердятся, когда узнают об этом.

– Я думал, твоя специальность – английский.

– Они бы не заплатили за колледж, если бы я не выбрала то, что дало бы мне надежду на перспективное будущее. – Я моргаю, глядя на потолок. – Мой дедушка как раз был бедным человеком искусства, писал поэзию и всякое такое и работал на нескольких временных работах. Это превратило его в отвратного отца. Его никогда не было рядом, а когда и был, то он был отдалившимся и уставшим, быстро раздражался на папу и его братьев и сестер.

Теперь мой отец помешан на финансовой стабильности, в мачо-итальянском стиле а-ля «я настоящий мужчина». Я его единственный ребенок, так что… он… это сложно. То есть я знаю, что по-своему он пытается быть хорошим отцом, а писательство, творчество, это не то, что считается прагматичной карьерной тропой.

Я неплохо разбираюсь в математике и науке, и мне нравятся цифры. Моя мама собиралась стать доктором! Но ей пришлось уйти из медицинского колледжа, когда она забеременела мной, так что это просто логично. Она действительно взволнованна. – Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на реакцию Пайлота. Его лицо прямо там, в сантиметре от меня. В его глазах застыла грусть.

Не то чтобы мне не нравилась медицина, просто я не совсем, ну знаешь, у нее не та же… и все это требует всех сил. Не знаю, я хочу создавать. Эти последние две недели, проведенные здесь, за изучением того, что мне действительно нравится и за написанием рассказов, – они были лучшими.

Я не нашла свое место в Йельском университете, так что домой я возвращалась каждые вторые выходные. И все на нашем курсе готовятся учиться за границей, и я подумала, что, может, это способ начать все заново. Завести новых друзей и получить новый опыт и не проводить все время в общежитии.

Я начала просматривать программы, увидела эту стажировку по писательству в Лондоне и поняла, что этой мой шанс попробовать сделать… то, что мне действительно хотелось бы, и, если бы я справилась, возможно, это помогло бы мне найти оплачиваемую летнюю работу где-то в США, и, может, тогда я бы смогла показать свои родителям, ну, знаешь, что могу с этим справиться.

Я могу это сделать. У меня это хорошо получается, и я могу это сделать. Я это сделаю, – я сглатываю. Пайлот внимательно смотрит на меня. Я встречаюсь с ним взглядом на мгновение, прежде чем опять перевести взгляд на плитки потолка. – Поэтому, хм, когда я начинаю нервничать, это я пытаюсь изо всех сил справиться со всей оставшейся паранойей и страхом внутри меня. Как когда я потеряла сумочку, я подумала, знаешь, что это все может разрушить. Они узнают и, не знаю… не знаю… Я никому об этом не говорила.

Пальцы Пайлота переплетаются с моими. Он сжимает мою руку. Через пальцы пробегает тепло.

Минуту стоит тишина, прежде чем Пайлот говорит:

– Шейн. Это невероятно круто.

В груди поднимается неожиданный смех. Плечи трясутся, пока я пытаюсь его подавить. Не знаю, что сказать. Я мягко сжимаю его руку. Мы вот так лежим минут двадцать. Я не знаю, что с собой делать. Я не смогу уснуть. Мое сердце мечется, словно каучуковый мячик. Через мгновение он наконец встает и аккуратно ложится назад в свою кровать. Я притворяюсь, что сплю.