Элис Манро (Мунро) - Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)

Открыв кухонную дверь, я застала отца и Бет за столом с чашками чая. На миг мне показалось, что порядок восстановлен. Был, должно быть, телефонный звонок, который все разъяснил и всех успокоил.

– Мистера Воргильи нет дома, – сказала я. – Его машины тоже нет.

– Ах, да знаем мы, – сказала Бет. – Мы все про это уже знаем.

А отец говорит:

– Вон, глянь-кася, – и пододвинул ко мне через стол листок бумаги.

Там было написано: «Я выхожу замуж за мистера Воргилью. Всегда ваша, Красуля».

– Под сахарницей было, – сказал отец.

Бет бросила на стол ложечку.

– Я его в тюрьму засажу! – закричала она. – А ее в колонию для малолетних! Надо вызвать полицию.

– Ей восемнадцать лет, и, если хочет, она имеет право выйти замуж. И никакая полиция не станет перегораживать им дорогу.

– С чего ты взял, что они еще в дороге? Небось заперлись уже в каком-нибудь мотеле. Глупая девчонка и этот пучеглазый урод Воргилья.

– Криком ее не вернешь.

– Да не хочу я ее возвращать! Если только не приползет на коленях. Сама вырыла себе могилу, пусть и ложится в нее со своим пучеглазым пидором. И пусть он трахает ее хоть в ухо, плевать я хотела.

– Ну хватит, хватит, – сказал отец.

Красуля принесла мне пару «двести двадцать вторых» таблеток, чтобы я выпила с кока-колой.

– Ты не поверишь, но стоит только выйти замуж, все эти спазмы тут же проходят. И что? Говоришь, твой отец все тебе про нас рассказал?

Когда я сообщила отцу, что хочу летом подработать, пока с осени у меня не начались занятия в педагогическом колледже, он предложил мне съездить в Торонто и попытаться отыскать Красулю. Сказал, что она прислала ему письмо на адрес офиса его транспортной компании и в этом письме спрашивает, не одолжит ли он им денег, чтобы хоть как-то перезимовать.

– Мне бы не пришлось писать ему, – объяснила Красуля, – если бы Стэн не свалился в прошлом году с воспалением легких.

Я говорю:

– И только тогда я узнала, где ты!

Тут на глаза мне навернулись слезы, сама не знаю почему. Видимо, вспомнилось, как я была счастлива, когда это узнала, и как была несчастна прежде, а кроме того, потому что мне хотелось, чтобы она сейчас же сказала: «Но с тобой я, конечно, все равно собиралась связаться. Уж с тобой-то! » Но она этого так и не сказала.

– Бет не знает, – сказала я. – Думает, я просто так сюда поехала.

– Еще не хватало, – спокойно отозвалась Красуля. – В смысле, не хватало, чтобы еще и она знала.

Новостей о доме у меня для нее было множество. Я рассказала ей, что транспортная компания отца выросла с трех грузовиков до двенадцати и что Бет купила ондатровую шубу и тоже расширила бизнес, поэтому теперь у нас в доме располагается ее косметическая клиника. Под это дело она выделила комнату, где раньше спал отец, а тот вместе с железной койкой и кипой старых журналов переместился в свой офис – бывшую казарму ВВС, которую он прикупил рядом с гаражом. Изучая за кухонным столом свой аттестат («Сениор матрик», как он тогда в Онтарио назывался), я слушала, как Бет говорит:

– У вас такая нежная кожа! Вам ни в коем случае нельзя касаться ее салфетками, – после чего втюхивает очередной краснорожей бабе лосьоны и крема. А другой раз не таким настырным, но тоже весьма искательным тоном: – Я же и говорю: это воплощение Зла! У нас тут воплощенное Зло обитало прямо в соседнем доме, а я и не подозревала, потому что как-то странно всех подозревать, правда же? Всегда ведь думаешь о человеке сперва хорошее. Пока он тебе по зубам не треснет.

– Это вы правы, – подтверждала клиентка. – И со мной всегда так же.

Или:

– Ты думаешь, что знаешь, что такое страдание. А на поверку выходит, что и половины не знаешь.

Потом Бет провожает женщину до двери, возвращается и со стоном произносит:

– Коснись в темноте ее рожи – от наждака ни в жисть не отличишь!

Но Красуле обо всем этом слушать было как-то не особенно интересно. Да и времени у нас было не много. Не успели мы допить кока-колу, как раздались быстрые четкие шаги по щебенке и в кухню вошел мистер Воргилья.

– Ты посмотри, кто приехал! – вскричала Красуля. И одновременно привстала, словно хочет его коснуться, но он сразу завернул к раковине.

И столько было в ее голосе веселого удивления, что про себя я сказала: гм, а ведь она, скорей всего, ничего ему не говорила ни про мое письмо, ни про то, что я уже еду.

– Это Крисси, – сказала она.

– Вижу, вижу, – отозвался мистер Воргилья. – Тебе, Крисси, наверное, нравится жара, раз ты приехала в Торонто летом.

– Она собирается искать работу, – сказала Красуля.

– А у тебя есть какая-нибудь квалификация? – спросил мистер Воргилья. – У тебя хватит квалификации, чтобы найти работу в Торонто?

Красуля говорит:

– У нее «Сениор матрик».

– Ну, будем надеяться, что этого хватит, – сказал мистер Воргилья.

Налил себе стакан воды и выпил залпом, стоя к нам спиной. В точности так же, как он делал, когда мы с Красулей и миссис Воргильей сидели за столом в том другом доме, который стоит рядом с нашим. Мистер Воргилья входил, вернувшись с какой-нибудь репетиции или сделав перерыв между уроками фортепьяно, которые давал в гостиной. При звуке его шагов миссис Воргилья включала предупреждающую улыбку. И мы тут же опускали глаза на буковки игры в скрэббл, предоставляя ему решать, замечать нас или нет. Иногда он и впрямь нас не замечал. Открывшаяся дверца шкафа, хлынувшая из крана струя воды, хлопок стакана, поставленного на полку, – все это действовало, как маленькие взрывчики, которыми он пугал нас, заставляя сидеть при нем чуть дыша.

У нас в школе он был учителем пения, и там все было то же самое. Он входил в класс походкой человека, который не должен терять ни минуты, сразу раздавался удар по столу указкой, и мы должны были начинать. Потом он принимался вальяжно расхаживать по проходам: уши навострит, голубые глаза выпучит и всем видом выражает напряженность и готовность рассердиться. В любой момент мог у твоей парты остановиться, чтобы послушать, как ты поешь: не фальшивишь ли, не сачкуешь ли, молча открывая рот. Потом медленно наклонит голову, вперив в тебя свои выпученные зенки, а остальным уже сделал руками знак притихнуть, чтобы выставить тебя на позор. Говорили, что таким же диктатором он был везде и всегда – во всех своих разнообразных хорах и певческих коллективах. При этом певцы его любили, особенно певицы. На Рождество вязали и дарили ему всякие вещи. Носки, перчатки и шарфики, чтобы он не застудился, перебегая из школы в школу и от хора к хору.

Когда миссис Воргилья была уже так тяжело больна, что в доме полностью распоряжалась моя сводная сестра, Красуля выудила из ящика какую-то вязаную вещицу и потрясла ею у меня перед глазами. Это тоже был подарок, но пришедший без указания имени дарителя.