Таня Родина - Нью-Йорк

Они не прервали меня ни разу. Значит, импровизированный рассказ удался. Бездушные прохожие стопорились и выслушивали меня, а после этого стремительно убегали: им не понравилась моя песнь. Мне было плевать, самое главное для меня – мнение Акаи. Она разбирается в чувствах, звуках и винтовках, только она может сказать правду, которую я буду слушать. Нос стоит ровно напротив и полощет меня своим взглядом, он явно начинает понимать, что нужно убегать, спешить, пока не поздно, ибо я – зло в юбке, монах в кожаных брюках или клоун с гранатой в руке. Выбирай любое. Я могу сделать абсолютно всё.

Акая критично осматривает небо, и её светлые локоны копошатся в свете последних на сегодня солнечных лучей.

«Зонтик. Где-то уже это было», – веско произносит она.

И мы идём дальше. Три человека бредут в чумазый номер замшелого отеля, чтобы строить любовь вместе. Строить её, взявшись за руки и другие измазанные части тел. Будет революция чувств, мы реорганизуем систему, поставив её на лопатки. Мы сможем доказать, что деревья должны расти корнями вверх, чтобы в конце концов опутать ими пелену неба. Пожалуйста, обвейте мои плечи тесьмой оргазмов, хочу чувствовать экстаз бытия, чтобы не жалеть о том, что я не стала космонавтом или плотником. Впустите моё тело выше, на пятый этаж незрячих мирозданий. Эксплуатируйте меня, вдевайте в меня белёсые нитки, я – ушко иголки, пользуйтесь мной столько, сколько вам нужно.

Мы идём строить любовь, с гордостью несём своё знамя.

Все знали, что у К. был рак. Никто не помнил, рак чего именно, но он методично раскидал свои личинки по всему телу К. Но К. мог ходить, пить, курить и заниматься любовью. Как говорил он сам, этого было более чем достаточно.

К. превратил остатки своей жизни в куски нелепых комедий. Ко всему он относился, как к одному большому недоразумению (естественным исключением были Акая и я). Ему было глубоко всё равно, что происходит во всём мире, волновало только то, что происходит в мире, который создал он сам. Да-да, у него был целый свой мир, в отличие от меня. Он устанавливал законы, и его тёмные волосы были президентами его именных республик. Всё было прекрасно в его мнимой стране.

Кажется, у К. даже была дочь от какой-то женщины. Кто-то говорил мне на ухо, что его дочь в другой стране и он никогда её не видел. Множество своих скульптур посвятил он ей. Вот только жаль, что она вряд ли их когда-нибудь увидит. Скорее К. умрёт или начнётся всемогущая ядерная война.

После того как мы сделали всю любовь, которую должны были отдать Носу, мы с Акаей выпорхнули из засаленной гостиницы, которая была жутко дорогой, но мы видели в ней столько дешевизны и зеленого мха с салом, что хотелось плеваться, честное слово. Человек за стойкой посмотрел на нас, как на нищих в розоватых струпьях, и мы двинулись дальше. Я никогда не придавала веса тому, что думают обо мне другие создания. Кроме мамы.

У каждого человека есть либо мать, либо мамка, либо мама.

У меня всегда была и будет Мама. И никто мне в мире не нужен так, как она, это священное создание, этот ангел с крыльями из стекла, со смазанными мазутом губами. Она прекрасна в своей прямоте, как длинный километр по открытой дороге. Её улыбка кровоточит, как перезрелый плод, и она мелодична, как струя жизни. Этот человек породил меня, породил существо, в котором так много потенции и потенциала. Человека, из которого льётся всё что угодно, но только не кровь. Из меня льются чувства и полотна, буквы и строки, но только не красная субстанция крови. Это слишком скучно.

Она научила меня рисовать свою жизнь собственными руками и не думать о том, что не нужно. Она научила меня чтить себя и ненавидеть других. Я – послушная ученица, впитываю в себя всё, что изливает на меня она. Она выплёвывает плоды пламени, и я жадно хватают их ореолами своих миллионных ртов. В каждом миллиметре меня – рот и одно ухо, чтобы говорить и слушать. Её.

И иногда она подавляет меня своей немощной силой, которая выпадает из неё, как невиданный поток Ниагары. И я подчиняюсь её существу.

Знаешь, больше всего хочу, чтобы она жила вечно. Желаю, чтобы она жила столько, сколько сама захочет. Господи, подари ей эту привилегию. Ведь ты охраняешь своих приспешников с ангельскими лицами, так позаботься и о ней. Сохрани это чудо природы дольше, чем следует. Она умеет поражать и порождать. Она – женщина, переплетающаяся в подземельях всех страшных и странных родов человечества. Он взяла многое от Афродиты, Достоевского и радуги. Её не поймать: она так возвышенна.

Следует ли говорить, что я люблю её. Наверное, нет. Так и не будем. Не будем упоминать святое чувство ребёнка по отношению к главной женщине в его жизни здесь, в этой черствой книге, с лихвой сдобренной вином и едкими размышлениями о жизни.

Моя книга разбухла от пороков и моих больных мыслей, моей Маме здесь не место. Её место навек зарезервировано в моём дощатом сердце, навсегда только для неё. Она может привести туда всех, кого захочет. Моё сердце – это её частная собственность, её личный ковчег Ноя.

Мы шли по направлению к К.

В своих карманах я нашла деньги, которые взяла с серванта у Него прошлой ночью. Мы зашли в другой ресторан, с пунцовыми стенами, и поели немного калорий, чтобы не умереть от истощения. Акая не останавливалась и пила уже вторую бутылку вина за сегодняшний полудень. К концу импровизированного ужина она заказала две рюмки водки и осушила обе – одну за себя, одну за создание напротив.

Но мне хотелось чего-то большего, и мы зашли за К. и поехали на море. Море всегда рядом, оно каждый день посылает мне воздушные лобзания, и если оно вдруг выйдет из своих берегов-кошельков, то я не буду против. Я с лёгкостью позволю утопить себя средь отбросов заводов.

Мы ввалились в поезд и принялись громко разговаривать. К. не был пьян. Его комичность плясала танго, и он громко говорил о его любимчике Набокове. Я молчала: моя любовь к Набокову всегда была слишком откровенна, чтобы оголять её прилюдно.