Сергей Фомичёв - Все косяки мироздания

Вселенная, по мнению Ухтомского, была пропитана дерьмом от края до края, где бы не терялись её края; с самого начала, с того самого пресловутого Большого Взрыва, и до самого конца, каким бы он ни был – Большим Сжатием, Большим Разрывом или Большим Замерзанием. Кстати говоря, и сам Большой Взрыв стал, скорее всего, результатом дерьма, случившегося в ином континууме, в каком-нибудь параллельном мире; и ничего, что этот пук в нашем ограниченном Стандартной моделью пространстве выглядел и трактовался учёными как миропорождающая вспышка. От этого он не перестал быть обычным пуком.

Была в популярном списке гипотетических частиц ещё одна замечательная частица под названием курватон. И довольно долго Ухтомский боролся с искушением возложить ответственность за дерьмо именно на неё. Очень уж звучным показалось ему название, да и свойства оказались близки к прогнозируемым. Но курватоны отвечали всего лишь за флуктуацию кривизны пространства, за всевозможные загогулины, так сказать, а этого было недостаточно для объяснения всех аспектов дерьма, хотя с загогулинами оно имело определённое сродство.

Ещё один постулат, предложенный Ухтомским гласил, что дерьмо не случается в одиночку. Одно дерьмо обязательно тащит за собой другое, а это означает, что оно способно к взаимодействию и даже к созданию своеобразного поля, и потому гипотеза копросферы стала следующим логичным шагом в его философских изысканиях.

Сделай Ухтомский своё предположение десятилетием раньше, его непременно упекли бы в психушку, в лучшем случае опубликовали бы в журнале под рубрикой «физики шутят». Но как раз подоспели времена, когда пышным цветом расцвели эзотерика и метафизика, пошёл спрос на тайные знания и откровения. Возникали повсеместно самозваные академии и, плодясь тем хитрым методом, что в биологии носит название шизогонии, выбрасывали в окружающую среду толпы скороспелых академиков. Словно сыновья лейтенанта Шмидта по стране разгуливали изобретатели тепловых насосов и торсионных двигателей, ниспровергатели законов термодинамики и небесной механики. Люди затачивали лезвия под полыми пирамидами и мастерили шапочки из фольги. Знания перестали иметь вес и цену.

Но ведь не наступи это странное рваное время, вряд ли бы Ухтомский вообще додумался до своей теории. Ему просто не хватило бы жизненных наблюдений, созерцания всех тех многочисленных истоков дерьма, что возникли вдруг повсеместно, взбухли и слились в едином потоке, устремляясь к неведомому океану с мифическим Ктулху. А с другой стороны, самого Ухтомского, не имеющего навыков выживания, неизбежно смело бы этим потоком, и он запросто затерялся бы в безбрежном океане ложных и сомнительных знаний, населённом хищными и скользкими обитателями и заросшем саргассами интриг. Его сожрали бы хищники, или он захлебнулся бы грязной жижей. Но выплыть, пробиться к глотку свежего воздуха у него шансов не было. Тем более не было шансов получить место в шлюпке.

Возможно, родись Ухтомский в солнечной Калифорнии или в Нью-Йорке, то подобно Митио Каку выпустил бы популярную книженцию и всю оставшуюся жизнь ошивался бы на телевидении, подбрасывая в топку жанра фантазии и спекуляции о Вечности и Вселенной. «Ну и как Каку? Каку как Каку». В Калифорнии ему родиться, однако, не довелось и рассчитывать он мог только на чудо. Каковое, как ни странно, случилось.

Однажды его разыскали люди из Ватикана.

Их было трое. В кожаных куртках, бритые, с тёмными очками, поднятыми на лоб а-ля Вин Дизель – такими они предстали перед ним при знакомстве. Крутые парни, если смотреть поверхностно. Вот только Дизель играл социопатических одиночек, а три его клона, держащиеся дружной командой и работающих на Римского Папу, выглядели в таком прикиде полными идиотами. Но Ухтомский не привык встречать людей по одёжке и оказался прав. Три дизеля протарахтели приветствия на ломаном русском, после чего один из них помахал перед носом учёного чековой книжкой, а второй предложил продолжить исследования.

Столь странная благотворительность объяснилась просто. Ватикан переживал кризис веры. Накануне Папа отрёкся от веков мракобесия и признал не только тот удивительный факт, что Земля имеет форму шара, но и правоту науки вообще, с её методологией и аксиоматикой, с её космогонией, эволюцией и прочими базисными положениями. Католическая церковь ведомая мудрым полководцем планомерно отступила к моменту Большого Взрыва, за который наука заглянуть не могла в виду ограничений, выведенных самой же наукой. И вот там-то, вокруг неосмысленной ещё никем цитадели и купели мироздания, Ватикан занял прочную круговую оборону.

Римская Курия, как понял Ухтомский из рассказа его гостей, рассматривала отступление лишь в смысле временной, тактической меры, и окончательно с поражением не смирилась. Напротив, священство жаждало реванша и, бросив материалистам кость, не желало и далее сидеть сложа руки. Папский Совет по диалогу с неверующими, а точнее один из его тайных отделов, решил вложить немалые средства в тысячи исследований, как чудаков, сумасшедших, так и маститых учёных по всему миру, в надежде, что кто-нибудь из них достанет из шляпы кролика. Гипотеза копросферы, о которой Ухтомский и заикнулся-то всего пару раз, используя иносказание, поскольку считал её сырой, была, тем не менее, услышана кем надо, рассмотрена и доложена кому надо и, в конце концов, показалась Ватикану достаточно привлекательной, чтобы открыть кубышку. Ведь доказательство существования вселенского зла, по мнению клириков, доказывало и существование противоположной сущности, которую, при церковном умении манипулировать понятиями, легко можно было объявить божественной.

Ухтомскому было крайне неловко. Он всегда считал себя атеистом и, мало того, увлечённо занимался космологией. А бог, выдуманный суеверными предками, со всем его миром (даже в максимальном воплощении), оказался лишь небольшой частью того, что открыли за последние годы учёные. Пять процентов современной модели мира принадлежали свету и известной материи. Тому самому свету, который, вместе с материей, некогда был отделён от тьмы. И этот вот главный бог людей, оторвавший у вечности кусочек бытия, где он якобы властвовал, мог теперь лишь наблюдать со своего шестка за эпической битвой тёмной материи и тёмной энергии. Ведь именно там решались судьбы мира, определялся его конец. И в этой эпической битве свет был лишь иллюзией, а известная материя – мнимой величиной.

Да и заблуждался Ватикан, отождествляя дерьмо со злом. Совсем иной интерпретации придерживался Ухтомский в своих размышлениях и поисках. Но он не стал поправлять эмиссаров. Он нуждался в деньгах и потому, к стыду своему, легко ступил на дорогу обмана.