Геннадий Ерофеев - Тихий русский

Геныч оставил за кормой здание бывшего «Водника». В годы брежневского застоя магазин играючи делал месячный план всего за два выходных на продаже шипучего вина «Салют» по два с полтиной целковых за бутылку емкостью аж 0,8 литра – изнеженным спасателям Малибу такое и не снилось!

Спасо-Преображенский собор был виден и отсюда – но в другом ракурсе. А слева впереди уже виднелась прилепившаяся по середине крутого, заросшего матё рым бурьяном склона наст оящая жемчужина не только муром ской, но и всей русской каменной арихитектуры. Никакой иронии и насмешки: старая Козьмодемьянская церковь, возвед ё нная между 1556-м и 1565-м годами, занимает в хит-параде доживших до наших дней памятников архитектуры XVI -го века одно из первых мест. Изыди, Церетели!

Правда или нет, но церковь Козьмы и Дамиана построена на том самом месте, где с 10-го по 20-е июл я 1552-го года был раскинут шатё р Ивана Грозного. Грозный тогда двигал ся прямиком на доставшую русичей Казань. С высокого берега Оки он заинтересованно наблюдал за переправой русских войск, преодолевавших водную преграду отнюдь не на р ечных трамвайчиках, а на немудрё ных подручных плавсредствах. Слава Богу, река Ока в том месте была при Грозном раза в два у же нынешней, поэтому форсирование прошло довольно успешно и даже весело.

Но вот что истинная правда: возводил Козьмодемьянскую церковь не кто иной, как знаменитый псковский зодчий Посник Яковлев . Да, да – тот самый, кто обессмертил своё имя постройкой непревзойдё нного храма Василия Блаженного в стольном русском граде Москве и Благовещенского собора в большом и шумном татарском ауле, известном теперь как Казань.

Если бы Ивана Грозного клонировали с последующим применением синкорда или чудесным образом воскресили с помощью какой-нибудь другой технологии, русский царь немало бы удивился, узнав, что строптивая Казань годами не отчисляла деньги в федеральную казну. Вероятно, он посчитал бы это собственной недоработкой. А ныне мы пожинаем горькие плоды досадной недоработки Ивана Грозного. Всё -таки Грозный и его министр государственной безопасности Малюта Скуратов не были так ими уж страшными, как их малюют, иначе нарушителям финансовой дисциплины пришлось бы очень туго – если бы их вообще оставили на развод.

Интересно, что в те далё кие и очень непростые времена, когда незваный гость был хуже татарина, а не лучше его, как нынче, в начале XXI -го века, население всея Руси составляло немногим более четырё х миллионов человек. Это на двадцать процентов меньше, чем в современном Питере. С учетом отсутствия в эпоху Ивана Грозного предприятий типа ЗИБа и Макуры, препятствующих размножению рыбы и раков в реке Оке, и наличия колоссальных даров моря, поля, леса и жизненного пространства на душу тогдашнего населения, приходится признать, что жизнь была не так уж плоха. И второй, неожиданный, но строго логичный вывод: в те суровые поры на святой Руси все друг друга знали – как сейчас в пятимиллионном Питере или в стопят идесятитысячном Муром е.

Чем всё -таки хорош заху далый, подзастывший во времени Муром , так это прекрасной древнерусской стариной. А старина хороша тем, что заставляет задумываться о вечном. Прио становишься на минутку, прикоснё шься ладонью к намертво схваченной яичными желтками кирпичной кладке или просто попристальнее вглядишься в противост оящий времени камень – и замутнё нную душу наполнит волнующее, странное, высокое чувство. Будто и впрямь устанавливаешь связь с прошлым . Звучит банально, но банально – не значи т неверно. Подумать только: там, где сейчас ступают обутые в адидасовские кроссовки мускулистые хожни Геныча, стоял, жил и дышал сам Иван Васильевич Грозный! Вот вам и машина времени – избитый, но не преходящий, вечный сюжет для фантастического рассказа. Das ist fantastisch!

Да уж, фантастика…

Геныч оторвался от созерц ания древности и продолжил путь, на ходу раздум ывая о своё м житье-бытье – в том числе и литературном. Ли тературном – пожалуй, слишком громко сказано, но из песни слова не выкинешь. С начала 90-х годов ХХ-г о века Геныч «лудил» фантастику, отдавая предпочтение крупным формам.

Где начало литературы, которым оканчивается графомания? Генычу удалось издать три книги в московских издательствах. Но если он и стал писателем , то всего лишь любителем, аматё ром – не профессионалом. Кто-то из великих сказал, что самый лучший профессионал – это фанатичный дилетант. Так ли это?

С тех пор печатать его и даже разговаривать с ним никто не хотел. Но сила инерции оказ а лась велика: он продолжал писать – в стол. Кто пишет, тот знает, как трудно вынести тяжесть, с которой на гуттаперчевую писательскую душу давят неопубликованные книги.

В противоречивой натуре Геныча хватало жизненного пространства и уютному дивану «а ля Обломов», и оборудованному по последнему слову техники компьютеризированному рабочему месту холодного и беспощадного к себе и к другим аналитика , и станку для жима лежа , перекладине и одиннадцатикилограммовому свинцовому поясу спор т смена и физкультурника, истязающего не душу, но тело. При всей не п рактичности и наличии в повадках характерных навыков богемы Геныч обладал трезвым и здравым умом. Он понимал, что успех и признание не являются творческим людям в образе сказочной щуки. Он чё тко осознавал, что проигрывает марафонский забег по маршруту «родильный дом – кладбище» не по дефициту везения, а из-за недостатка воли, спосо б ностей и трудолюбия. И ещё из-за говнистого, независимого, неуживчивого характера.

И всё же несколько тугодумный Геныч искренне недоумевал, почему некую дамочку с внешностью «гюр зы в подливке», походя кропающую идущие нарасхват макулатурно-криминальные романы, от которых за версту намахивало подгоревшей манной кашей, грязными подгузниками, мокрой псиной, собачьими глис тами и кошачьей мочой, называют писателем, а он, Геныч, и п о сей день п розябает в безвестности и стеснё нных финансовых обстоятельствах, беспросветной материальной нужде. Ему надо было больше работать над собой и учиться, учиться, учиться.