Артем Калышко - Революция лжи

– Может быть, – сказал я, с беспокойством оглядываясь по сторонам, – соберем свои вещички и улизнем отсюда по-тихому, пока не поздно? Поедем в нормальное место, в центр?

Мы сидели в каком-то дешевом ресторане, неподалеку от ее дома. Ненавижу публичные заведения, в которых никогда ранее не был. Чувствуешь себя так, будто ты единственный чужак в компании аборигенов с отнюдь не выдающимися моральными качествами. Нужно быть все время на чеку.

– Ехать в центр? По такому холоду? – словно бы прощупывая мое психическое состояние, поинтересовалась Аня.

Ну да, а выходить из теплой квартиры по такому холоду – идея просто великолепная, сказал бы я, если бы захотел поссориться. Небольшой соблазн, признаться, имелся.

– Здесь, по-моему, – закрепляла она свои доводы, – не хуже, чем в любом другом месте.

Конечно, не хуже. Когда недолюбливаешь и презираешь всех людей в принципе, что вполне относилось к Ане, без разницы, где именно терпеть присутствие этих ничтожеств.

Кстати, работает она в службе социальной защиты. Уму непостижимо!

– Ладно, – выдохнул я. – Давай просто наслаждаться вечером.

В окошке напротив столика, за которым мы сидели, не начало еще даже смеркаться.

– Или днем, – пожал плечами я. – Какая разница?

Явно напрашивающуюся шутку, что мне действительности без разницы, когда пить, я так и не услышал. Это вызывало легкое удивление. Обычно Аня не упускала столь удобные возможности.

– Выпей, – сказала она, когда на столе перед нами очутилась заказанная чуть ранее бутылка вина. Денег у меня со вчерашнего дня не прибавилось, но разве это помеха для настоящего джентльмена?

– У тебя такой вид, словно ты хочешь мне о чем-то сказать, – остановив бокал на полпути к цели, сказал я, глядя на необычно тусклое, цвета зимнего неба лицо Ани.

– Я хочу тебе о чем-то сказать, – кивнула она.

– Так говори.

– Выпей.

Я в точности исполнил это указание. Аня одобряюще улыбнулась, но через секунду ее губы стали прямыми, как две параллельные линии. Она посмотрела в окно, ненадолго задержав взгляд на безрадостном грязно-сером уличном пейзаже. Она что-то беззвучно шептала, словно повторяя заученный стих.

Переведя глаза на меня, она выдохнула и заговорила – уверенно и без запинок:

– Мне нужно тебе кое в чем признаться.

Я почувствовал, как разрываются динамитные заряды, заложенные под опоры моста наших отношений.

– Понимаешь, – говорила она, как проигрыватель, воспроизводивший аудиозапись, – мне уже двадцать девять лет, и моложе я не становлюсь. У меня нет денег, работа бесперспективная, родители едва концы с концами сводят и не могут мне ничем помочь.

Мне казалось, что я могу угадать каждое следующее слово.

– Я хочу покоя, хочу уверенности в завтрашнем дне, знать, что не окажусь на улице, оставшись без работы. Мне надоело считать копейки, заходя в магазин, надоело не видеть в будущем никакого просвета.

Завязка, согласно всем правилам драматургии, состоялась. Пора было переходить к основной части.

– Ты – отличный парень, – Аня выдавала заранее продуманные слова, подкрепляя их приличествующей ситуации мимикой. – Ты добрый, и нежный, и веселый, с тобой бывает очень хорошо.

Разумеется, найдется во мне и что-то не столь замечательное.

– Но ты нерешителен, ты слабоволен, ты ни о чем не задумываешься и ни к чему не стремишься. Ты вполне удовлетворен своим положением и согласен провести так всю жизнь. Это твой выбор и твое дело, конечно. Но ты не подумал обо мне! Я не хочу и не могу так жить. Я хочу семью, мне нужен человек, на которого можно было бы опереться и забыть о материальных проблемах и страхах. Ты остановился, а мне хочется идти дальше.

Я предельно ясно понимал каждое предложение из ее речи и в то же время не понимал ровным счетом ничего. Мне хотелось стряхнуть с себя нездоровую фантазию, очнуться от дурного видения.

Небольшое трагическое повествование, между тем, приближалось к кульминации.

– Я встретила кое-кого, – все тем же невозмутимым тоном проговорила Аня. – Он не похож на тебя, и я не буду говорить, что он лучше. Но он способен дать мне будущее, все то, чего я хочу, к чему стремлюсь. Я не хочу упускать этот шанс. Прости.

Финал, занавес.

Несколько секунд я сидел так неподвижно, что мог бы дать фору любому изваянию деятелей прошлого, что в изобилии расставлены на площадях и в парках.

А затем я прозрел.

Аня все заранее обдумала, отрепетировала и прекрасно выступила. Мне хотелось, чтобы она с криком осыпала меня несправедливыми упреками, чтобы с вызовом признавалась в неудержимой любви к другому, чтобы ее эмоции били, как бронебойные пули, а слезы лились, как вино на шумном празднике. Но ничего этого не было.

Меня придирчиво оценили, сравнили с другим, признали негодным и отбросили прочь, в соображениях целесообразности. Хладнокровно и без всяких чувств. Ничего личного.

И разверзлись небеса в четырех концах земли, и обрушились на головы смертных мор и глад. Запылала огнями твердь небесная, зашлись буйным пламенем моря и реки. Во всех краях и странах не найти было человека, которого обошла боль и утрата.

Примерно такие картины рисовало мое воображение в первые дни после разлуки. Распоясавшиеся сновидения позволяли себе и того больше. Ни в мире грез, ни наяву мне не было покоя.

Самое плохое Аня приберегла напоследок.

В сообщении, присланном уже после ее ухода, содержалось все то, что она постеснялась сказать с глазу на глаз. Оказалось, что для моего же блага нам лучше более не видеться, не звонить друг другу, не списываться и так далее. Это, видите ли, может пробудить во мне ложные надежды. Никогда, подчеркивала Аня, никогда нам уже не быть вместе.

Слово «никогда» приводило меня в отчаяние. О, какое же это страшное слово! Я стал чувствовать его схожесть с вечным ничто, со смертью. Разница лишь в том, что смерть предвещает конец всего, и хорошего, и злого, а никогда – только одной из частей жизни. Очень важной ее части.

Никогда – частный случай смерти.

Наплевав на весь белый свет, движимый вперед лишь желанием забыться, я бездумно растрачивал последние деньги на выпивку, ища забвенья в глубине ее горьковатых вод.

Подводные течения бросали меня из одного незнакомого бара в другой, смешивая вещи и людей в одно скучное, тошнотворное целое.

– В этом всем, – с увлеченностью отчаявшегося разъяснял я незнакомой девице, непонятно как оказавшейся рядом, – во всем, что нас окружает, нет совершенно никакого смысла! Все прах, все тлен – и эти столы, и эти стены, и посуда.