Федор Новак - Жизнь в Царицыне и сабельный удар

– Ты урод! – плюнула она в сторону Андрея, – бродяга бездомный! А на меня мужики ещё и теперь засматриваются! – кричала она. – А вы?! Кши из моего дома! Я… я – мещанка города Царицына Саратовской губернии! Дед мой и отец были мещанами. А?! Выкусил! – и показала кукиш. – Я… домовладелица! У меня собственный дом! А вы? Бродяги! Ишь какие?! А я им еще самоваром разрешила бесплатно пользоваться! Масла для каши не пожалела!

– Деньги отдай, что за полмесяца взяла вперед… – потребовал Иван.

– Подавай на суд, – ответила хозяйка.

Как попало сгреб Иван свои пожитки в мешок и увёл семью из пропахшего водкой жилья.

Чуть поодаль от угла, у третьих ворот стояла женщина, делая знаки, зазывая. Покрыта она была черным монашеским платком. Вдруг она шагнула навстречу Кате и сказала:

– Нажились?! К падшей женщине вы попали. Вон туда ступайте – к богомольной старушке. У нее отдельная комната вам найдется…

Дом, в котором жила богомольная старушка, был и побольше и приветливее своим видом, даже с голубыми ставнями на окнах.

– Если не жиды, а православные, – сказала старушка, – сдам в наем комнату. Согласны? Заходите…

Только Иван переступил за калитку, как старушка, протянув руку к его груди, посунула назад и сказала:

– Лоб свой оксти! Крестись, говорю! – уже крикнула она, заметив недоумение на лице Ивана и усмешку в глазах Андрея. Иван видел, как подмигнул сын, намекая: «Поживем, увидим! Терпи, отец!».

– Перекрестить лбы надо всем! – командовала старушка, будто впервые дорвалась выказать, что она не абы кто, а домовладелица!

Шагнули в комнату – и опять команда:

– Аль вы бусурманы?! Кститесь!

– Кстись! – шептал Андрей отцу, сдерживая смех.

И эта старушка не обошлась без требования отдать ей сейчас деньги.

Старушка, получив задаток, сразу же указала на деревянную кровать в отдельной комнате, сказав, что ею можно пользоваться.

– Вот кровать, застилайте…

Иван, посмотрев на Катю, понял, как она устала, потому так торопливо и постелила, а свою одежину уложила в изголовье.

Старушка ушла, а Катя и Андрей думали-гадали, что еще им придется узнать из городской жизни, совсем для них новой и странной. Уместились они у окошка, поглядывая на пустынную и неуютную улицу.

– Ни деревца, ни лужайки… – вздохнула Катя. – Сыпучий песок, пыль желтая. Сердце мое, гляди, лопнет от тоски по деревне. Там…

Она оглянулась на хозяйку, которая вернулась домой.

– А у вас, нехристи, даже одной иконки нет! – заглянула старуха в комнату.

– На дорогую икону денег нехватка, а плохонькую зачем покупать… – попытался было отшутиться Иван. Но старуха на том не успокоилась, принесла одну из своих икон. Только Иван взялся за нее, а старуха ему строго:

– Ну кто же берется за икону, не перекрестив своего лба?!

Вздохнул Иван, перекрестился. Еще раз перекрестился, когда повесил икону в углу. Еще раз перекрестился, когда отступил к столу.

– Вот вижу, – улыбнулась старуха, – православный! В дороге, поди, отвыкли осенять себя крестным знамением…

Ночью Иван шептал жене:

– Не выдюжим мы тут месяца прожить. Лампадным маслом все провоняло…

– Не выдюжим, – согласилась она и, вздыхая, добавила: – За два дня какие разные разности свалились на нас… А сыну вроде хоть бы что… Разлегся, распластался на полу и храпит…

– Молод, – ответил Иван, положив руку на голову, – спи, Катюша. Одолеем невзгоды… Спи, спи…

– А ты, Иванушка?

– И я постараюсь отогнать тяжкие думы… может, и усну…

На рассвете, когда старушка зашмыгала по полу, он вышел к ней и спросил:

– Куда бы пойти мне искать работу?

– Чудак-барин! – ответила она. – Уж пора идти! С рассветом в харчевне наемщики бывают. Вот и ступай сейчас. Там обхомутаешься…

– Мы втроем пойдем… Может, всем найдется работа? Там и харч!

– С Богом, родимый… Умойся, оксти лоб. Своим вели делать так! И с молитвой за калитку… По моей улице как идти, идти, идти, мимо Девичьего монастыря – в харчевню и упрешься!

Молодые одинокие парни, бородатые мужики с женами и детьми, одетые в домотканые рубахи и штаны, в лаптях, а то и босые, мечтали прожить как-нибудь на берегу великой русской реки. Манила их к себе Волга-кормилица. Была она их последней надеждой.

В харчевне встречались друг с другом земляки, радуясь встрече, надеясь, что гурьбой чего-то и добьются.

Пришел сюда Иван с Андреем и женой, спрашивая:

– Где бы тут с костромскими мужиками встретиться? – и увидел Бориса.

Харчевня!

Она, заманивая голодных запахами щей, сваренных из третьесортного мяса, шумом своим могла бы соперничать с базаром.

Стучали ложки по краям деревянных глубоких чашек. Склонялись головы над столами. Люди жадно поедали все, что приносили сами от котла. Иные, еще не дойдя до стола, отхлебывали на ходу из чашек, обжигая губы.

Борис помахал вошедшим рукой из-за дальнего стола, а затем подошел:

– Насытился, Иван? Семью накормил? Иди в нашу артель. Беляну разгружать. А? Собрали тут артель хорошую. Двоих не хватает. Пойдешь?

Андрей, услышав такое, заулыбался. Чего же еще желать? Работа сама нашлась. Иван согласился. И вся артель направилась к Волге, к Голицынскому взвозу, собственно, где бросали якорь беляны. Рад был Андрей несказанно предстоящей работе. Так и хотелось подставить спину под любую ношу. Лишь бы посильную. Да и Борис, все поглядывающий с какими-то намеками во взоре, нравился ему.

Разместилась артель позади каменного товарного склада. Борис появлялся в своей светлой рубахе, подпоясанной шелковым, с кистями, поясом, то на одних мостках баржи с руднично-шахтерской стойкой, то на мостках беляны.

Наконец он пришел и сказал:

– Подрядчик как в воду канул… Будем ждать, – и опять подмигнул Андрею.

А ведь Андрею пришла пора жить своим умом, обогащаясь знаниями не из скудных запасов отца и матери.

Иван подсел к Борису, расспрашивая о том, какой будет заработок на разгрузке баржи или беляны.

– Придется разгружать нам беляну, – ответил Борис. – Беляна похожа на баржу, но только раза в два-три больше. Она в воде сидит в два раза глубже, чем баржа. Вон глянь, махина! – Борис указал на белостроганную несмоленую огромную беляну с избушками из бревен на самом верху. Избушек было две. Над каждой вился и трепетал царский флаг. Хозяева белян без царских флагов на мачтах по Волге не плавали.

– Да, махина! Разгружать ее, поди, все лето?

– За тридцать дней разгрузим, – усмехнулся Борис. – Да-да, чтобы заработать больше.

– А ночевать где? Вона тучки находят…

– Во дворе во-о-он того дома есть где ночевать, – сказал Борис.

Да, во дворе Пуляевых была ночлежка, заведение доходное не столько получаемыми с ночлежников копейками, сколько наградными из полиции.