Баир Жамбалов - Прыжок над Рекой Времени

– Я не понимаю…

– Провидение…, мы все под неизменным куполом неба предопределённости…

Направит ли тишина, что наступила, в нежданное русло задумчивости о мире бренном, о бытие под этим небом, но устремит ли взор за тот горизонт, горизонт укрытых, не раскрытых истин? Немного погодя и подал нищему ли монету.

– Беру у многих за данные знания. От тебя не возьму.

– Почему?

– Я вижу свет над тобой…

Многие встречи забываются. Но забыть ли эту встречу? На полном скаку подумал было, но вскоре окунулся в другое, и было от чего. Впереди встреча, о которой и думал всегда, мечтал всегда. Вот в таком ореоле весьма возвышенного настроения и подскакал к воротам Сыгнака, днём открытым настежь.

Белокаменный дворец эмира Раджива с полным правом можно было соотнести к одним из тех составляющих, что представили гордость Сыгнака. Да и сам хозяин также был вправе разделить такую гордость горожан. И богатством, и почестями, и высоким рангом, но и мудростью. «Вряд ли достопочтенный эмир посмеялся бы над послами. Я так думаю… Надеюсь, в лице его найти опору в Сыгнаке, в этом городе, где меня никак не ждут…» – говорил принц, разделяя эскорт, отпуская его. Да, эмир Раджив отсутствовал тогда в тронном зале, когда и случилось непоправимое, как посчитал Тимур-Мелик, с которым вполне согласен был принц Джелал-ад-дин.

Он шёл по широкой дорожке, вдоль которой были устланы цветы ярчайших красок. Ценил красоту эмир. Но что всё это, когда истинную красоту он увидел там, над широкими ступенями, пришедшую вместе с отцом повстречать его, когда и доложили о его приезде. Любимая дочь отца, которой ни в чём не откажешь, ни в чём. Разве что в одном, если и удумала бы замуж за недостойного человека. Но, кажется, объявился жених, один из тех, к чьему роду он, эмир благосклонен. Породниться с Мукожан-беком, с одним из высокочтимых беков не одной Бухары, всего Хорезма и есть большая честь. Потому он рад, что сольются рукава двух родов благородных. Чего же более. Потому и вышел встречать, да и дочери любимой позволил то же самое. Ох, уж эта бойкая весёлость!

Юная красавица Уидад, обладательница статно прекрасных признаков, немыслимых по сути, ибо они и навевались нежностью белоснежной кожи, над которой и взыгрался румянец. Юная красавица Уидад, именем, как обозначение любви и дружбы, именем от земли арабских цифр, несравненная, ибо и не найти такой под знойным солнцем у берегов Сырдарьи.

На почтенный поклон Анвара эмир также слегка отвесил поклон, тогда как Уидад оставалась всё той же непреклонной, одним мановением улыбки едва приметной, но преисполненной уж обликом манящего кокетства, так и снесла разум юноши гибко статного. Преобладав кое-как с собой, приняв твёрдость походки, и направился вслед за эмиром в зал ослепительно блистающий. Но что это по сравнению с той, что шла позади, едва удерживая улыбку, готовую сорваться на звонкий смех. Что ж, недалеко ушла от детства, когда при первой встрече так и вырывалось это искренним потоком.

В роскошной зале усаживался осанкой гордо прямой на широкий диван Анвар, тогда как эмир расположился напротив всё так же, ну а она, вознёсшая красу сияющее ослепительную, уселась за соседний столик. Негоже сидеть рядом с мужчинами, затеявших важный разговор, хотя и дочь любимая, хотя и желанная столь, закружившая, вскружившая, ради которой и готов хоть на край обширнейшей империи. Но слух навострён.

– Проходят дни, но не слышно ничего с восточных границ… – говорил как-то тихо настороженно эмир.

– За десять дневных переходов вполне бы успеть тем послам, которым подрезали бороды, до земли своего хана. Может, на так подсчитал. Но прошло более тридцати дневных переходов. Не слышно ничего. Может, так и пройдёт, успокоится неведомый хан неведомой земли… – говорил, всё же. твёрдо Анвар, сын достойного Мукожан-бека, никак не призвав настороженность какую-либо, да и с чего.

– Много чего говорили мне, но одно привлекло моё внимание. Говорили мне, что посол этот, когда приговаривали к казни, был уж тих, опечален, но сломлен никак. Но думаю, он тот посол земли того войска, с которым повстречалось наше войско как-то ненароком. Имея численное превосходство, однако, наши военачальники никак не могли воспользоваться этим.

– Так говорил Джелал-ад-дин. – соглашался с ним Анвар, никак не вдаваясь в значимость этих слов, в значение той битвы, обуреваемый наглядной мощью империи, да овеянный присутствием несравненной, в глазах которой и готов превознестись на высоту недостижимую.

– Говорили, что он упоминал своего хана.

– Да, он говорил, что придёт его хан, какой-то Чингисхан… – в словах Анвара, да проскальзывала какая-то беспечность, на что эмир, вознаграждённый мудростью, лишь покачал слегка головой.

После затишья некоторого Анвар и решил изложить просьбу Джелал-ад-дина. Эмир вслушивался внимательно в каждое слово, иногда кивая утвердительно. Ох, как при этом возносилась душа отважного юноши, которому идти, да идти к пристанищу мудрости. Но и, конечно же, само обстоятельство.

– Что ж, я внял просьбе доблестного принца… – таков и был тихий ответ эмира.

Что ж, за делом и пролетело отведённое время. На прощание у широких ступеней, да остались наедине молодые, по умыслу её же отца, который. ровно, как и его отец, лишь и возмечтал о таком союзе. А когда уж юные сердца затрепетали, уж никак не воспротивившись замыслам родительским, то тем более.

– Отец обеспокоен в эти дни… – начинала первой Уидад, движимая напором, усиленным потоком любопытства, да и самим статусом любимой дочери, над которым и вскружилось лёгким облачком налёт избалованности.

Но слова её были произнесены таким тоном, что отсутствовала ныне всякая избалованность, да и пышущее кокетство посторонилось, уступив устремлениям иного значения, в которых проглядывалась некая мудрость не по годам. И так вскружённый разумом Анвар, готовивший, приготовивший некие слова, столь ласкающие девичий слух, уж не поперхнулся от тона такого, но был вынужден обратить вспять уж красиво заготовленную речь. Какое там. И юная красавица познавала заботы мужского разума, куда вот так и влезала бесцеремонно уж до того сварливая матушка империи Теркен-хатун.

– Да, Ваш отец обеспокоен, как и старший принц, благородный Джелал-ад-дин. – отвечал Анвар тоном, будто обращается к не столь прекрасной девушке в облачении блистательно сияющей красоты, что встрепенётся и разум, и дух юноши, а к собеседнику, познавшему лабиринты хитросплетений политики уж всяко изощрённой.

– Кто они – монголы? – продолжала задавать вопросы эта прелестно юная красавица высоко благородных кровей, вопросы, которые уж никак не должны были витать в голове каждой девушки в этом возрасте.