Валерий Чудов - Честь превыше смерти. Исторические рассказы

– За что?

– За подвиг, совершенный при взятии Измаила.

– А кто лишил почестей?

– Ваш батюшка, император Павел.

– И было за что?

– Судя по «кляузному делу», было.

– Значит, только я могу восстановить его в правах?

– Так точно, Ваше Величество.

– Ну так разберитесь.

После разбирательства Куцинскому вернули только пожизненную пенсию в 300 рублей. Но неугомонный отец Трофим не остановился на этом и отправил новую бумагу с просьбой полной реабилитации.

Когда новое прошение добралось до императора, тот сразу же вспомнил:

– Опять этот поп? Что еще он хочет?

– Просит в память его бывших заслуг вернуть ему крест на Георгиевской ленте, пожалованный императрицей Екатериной Второй.

– Может, действительно вернуть ему крест? Все-таки подвиг совершил. Да и коронация моя на носу. Надо проявить милость.

И Куцинскому вернули награду.

Следует отметить, что в те времена нужно было иметь много энергии, гражданского мужества и смелость, чтобы последовательно подавать двум императорам по два прошения каждому за короткий срок, чтобы упорно отвоевывать для себя все утраченное и не смущаться, если какое-нибудь из прошений будет возвращено «с надранием».

В течение нескольких лет отец Трофим перебирался из одной епархии в другую и даже служил священником в двух полках, на Кавказе и в Москве.

Но болезни донимали его. В 1805 году он попросил отставки и паспорт для отъезда за границу, в Яссы, к родственникам жены. В том же году Куцинский навсегда уехал из России.

Где успокоилась душа измаильского героя отца Трофима? Неведомо, земля какого государства приняла его останки, как и неведомо место захоронения тысяч и тысяч воинов, положивших жизни при штурме крепости Измаил.

Осенью 1811 года группа казаков возвращалась домой после войны с турками. Путь их пролегал через Бессарабию. Стояла теплая, солнечная погода. Казаки ехали по сухой Буджакской степи и наслаждались тишиной и спокойствием окрестностей. Неподалеку от большого села Татар-Бунар они заметили фигуру, одиноко стоявшую на обочине дороги. Это был старик с бородой, одетый в старого кроя мундир. Из-под засаленной треуголки торчали седые волосы. Живые глаза пытливо всматривались в проезжающих. Он ничего не сказал, только отдал честь. Когда всадники проехали, один из казаков сказал другому:

– Ты заметил медаль на его груди?

– Нет. Я заметил лишь крестик на ленточке.

– Это медаль «За взятие Измаила». Их давали только офицерским чинам. Я знаю, потому что такая же у нашего полковника. Он ею очень дорожит.

– Как же она оказалась у старика?

– Многие из здешних принимали участие во взятии Измаила как добровольцы. Их называли арнаутами. Возможно, он был в полковом управлении или командовал отрядом.

– Неисповедимы пути Господни, – философски отметил второй казак.

Миллионы людей много сотен лет говорили эти слова. И у каждого была своя судьба.

Он родился в дворянской семье, когда могилевские земли еще входили в состав Речи Посполитой, начал службу в польской армии, потом перешел в русскую с чином секунд-майора Белорусских шляхетских хоругвей. О дальнейшей удивительной судьбе Ефима Игнатьевича Чаплица – этот рассказ.

– Доставите письмо Суворову, господин майор, – сказал Потемкин. – В нем – мой ультиматум сераскиру крепости Измаил. Так что будьте внимательны и осторожны в дороге. Отправляйтесь немедленно.

Молодой стройный офицер взял пакет и отдал честь. У него было худощавое лицо с высоким лбом, тонкий, длинноватый нос и светлые усики. Заметив небольшое колебание курьера, главнокомандующий спросил:

– В чем дело?

– Дозвольте присутствовать при баталии, ваша светлость.

Карие глаза молодого человека смотрели умоляюще.

Князь встал из-за стола, подошел к офицеру и уставился на него своим единственным глазом. Он был на полголовы выше подчиненного и поэтому смотрел сверху вниз.

– Я зачем тебя вытащил с твоей Могилевщины, шляхтич?

Потемкин нарочито вытянул губы, когда произносил букву «в», имитируя белорусское произношение. Получилось «Могилеувщины».

После первого раздела Польши Екатерина Вторая подарила своему фавориту земли во вновь образованной Могилевской губернии. Там и приметил князь смышленого, расторопного секунд-майора Чаплица, служившего в Белорусских шляхетских хоругвях. Он забрал его к себе в штаб и не пожалел. Офицер был умен, надежен и с рвением выполнял поручения.

– Я взял тебя для службы в моем штабе, а ты все норовишь в армию удрать, – продолжал Потемкин. – Подумай, там – холод, грязь, сон урывками, еда не вовремя, болезни всякие. Могут ранить или, не дай господи, убить. А здесь, под боком у светлейшего, тепло и уютно. И орден можно со временем получить. Некоторые рвутся сюда, да попасть не могут. Мне ведь толковые офицеры нужны, а не бездари.

Чаплиц молчал, но голову не опустил и взгляда не отвел.

– Ладно, – вдруг снизошел главнокомандующий, – вижу, рвешься ты в дело. Отпускаю тебя, но после штурма – сразу ко мне.

– Так точно, ваша светлость, – радостно выпалил юноша.

– Подожди-ка, я набросаю пару слов Александру Васильевичу, а то ведь он может тебя и не принять, назад отправить.

Князь, не присаживаясь, написал записку и отдал ее офицеру.

– Ну вот теперь все. Иди с Богом, майор.

Чаплиц прибыл к Измаилу за два дня до штурма. Суворов при нем прочитал письмо Потемкина.

– Хорошо, – сказал он, – сегодня же парламентер доставит ультиматум в крепость. А вы, офицер, свободны.

Молодой человек молча протянул ему записку. Генерал не удивился.

– Так вы хотите участвовать в штурме?

– Буду счастлив, ваше превосходительство.

– Мне кажется, я вас где-то встречал, майор?

– Так точно, при Очакове. Я там был при штабе светлейшего князя.

– Вы из кавалерии? – Суворов указал на саблю, висящую на левом боку офицера.

– Так точно.

– Кавалерия у нас в резерве. Пехота пойдет на приступ. А как откроют ворота, то для всех найдется работа. Так что будете пока у меня при штабе.

Штурм начался 11 декабря в пять утра. В это время Чаплиц уже находился в окружении командующего. Было еще темно, редкий туман покрывал землю. Суворов мерил шагами пригорок и молчал. Со стороны крепости слышались крики, звуки орудийных и ружейных залпов. Молниями сверкали в ночи пушечные выстрелы.

Донесения начали поступать через час-полтора: «Вторая колонна взошла на вал!», «Первая колонна обошла палисад и дерется на территории крепости!», «Десант высадился на берег и теснит врага!», «Генерал Кутузов второй раз идет на штурм!»

Суворов кивал головой. Все идет по плану. Уже начало светать, когда пришло тревожное сообщение: «Четвертая колонна в тяжелом положении. Раскрылись Бендерские ворота, турки совершили вылазку и теснят казаков!»