Николай Еленевский - Наперсный крест

Когда у меня с Кременецким речь заходила о войне, тот начинал усердно мять, теребить, поглаживать разорванную французской пулей мочку уха:

– Зудит, право слово, зудит. Ведь возьми француз немного левее – и влепил бы пулю прямо в лоб. Война? О, ваше преподобие, война – это и пот, и кровь, и слезы! Это молох, истинный молох! Война рождает и героев, и подлецов, и еще неизвестно, кто кем будет. В крымскую кампанию я всякого навидался, и сказать, чтобы увиденное весьма меня порадовало, так нет! Сколько я своих друзей отдал крымской земле, да каких! Они вот так же восторженно кричали «ура», смело, даже лихо ходили в штыковую атаку… Да-а, война – это исчадие ада в его малом проявлении на земле, ваше преподобие. Правда, постоянно тешишься мыслью, что для тебя еще и пуля не отлита, и штык не выкован. И эта мысль в каждой молитве, когда к Богу ее возносишь. Так что будьте готовы ко всему.

Его рассуждения меня не во всем устраивали. Пусть война и исчадие ада, но ад должен быть только для врагов наших. Я никогда не был на войне, однако в мою память мальчугана врезались пожары, пускаемые по многим деревням в 1863 году… И отец, стоя у окна, говорил: «Вот теперь за Малюками где-то горит», – падал ниц перед иконами, молился, чтобы лихая беда не влетела в село… И как нам привезли страшную весть, что на слуцком тракте какие-то бандиты убили нашу матушку. Вместе с ней погибла и родня, ехавшая к нам в гости на мои именины. Я боялся смотреть в окно, становился рядом с отцом на колени и тоже молился.

И плакал…

Кажется, до сей поры я на щеках чувствую влажность тех слез, выплаканных и невыплаканных. Горечь этих слез так и осталась во мне навсегда.

В последние дни офицеры чрезвычайно взбудоражены.

– Господа, господа, а мы все здесь, как наседки на цыплятах! – возмущались одни.

– На перинах, господа офицеры, на перинах! – ерничали другие.

– Кременецкий сегодня вместе с Зотовым на приеме у Альбединского. Интересно, что сейчас решается?

– Думаю, Альбединский предлагает, чтобы всю дивизию отправлять до Киева по Днепру…

– Весьма интересно, весьма. И что же?

– Скорее всего, Зотов упрямится, ведь 30-я дивизия лучшая в его 4-м корпусе. По Днепру хорошо только артиллерию, боеприпасы и провиант. Как свидетельствуют осведомленные лица, все части идут маршем по нескольким маршрутам самостоятельно и соединяются у Кишинева…

– Господа, наш-то полк как?

– Как Зотов решит, так и будет!

– Господа, доподлинно известно, что маршруты движения уже отмечены, но это все весьма строго секретно.

– Да полноте вам, Миранович, целый год все обсуждаем, каким маршрутом лучше всего следовать, а теперь вдруг невероятно секретно.

– Ваше преподобие, а вы по Днепру с обозами или с нами?

Это уже в мою сторону. Я улыбаюсь:

– Только с вами, господа, только с вами. Иного мне и не дано!

Мне рукоплещут.

Громкая команда дежурного по полку. Это означает, что прибыл Кременецкий. Все поворачиваются в сторону двери. Какие новости он привез? Офицеры плотным кольцом сразу окружают командира. Кременецкий предельно краток:

– Господа, у меня известия – те, которых вы все ждете, – он делает паузу, – рота Мирановича представит полк на молебне на соборной площади по случаю нашего выступления на войну. Остальным готовиться к походу! Выступаем двадцать четвертого апреля.

Кременецкий смотрит в мою сторону:

– Ваше преподобие, если у вас есть какие срочные дела, то…

– Нет-нет, Василий Никитич, у меня все готово, поэтому обязательно буду присутствовать на молебне.

– Как вам будет угодно-с. Возьмите мой экипаж.

Сегодня четверг, 21 апреля. В небе курчавятся легкие белесые облака. В воздухе аромат цветущих яблонь: нынче они рано зацвели. В народе говорят, что это славное знамение. Накануне я съездил к отцу в Дударево. Он еще раньше закончил побелку деревьев, а теперь выставил из омшаника ульи, и по саду плыло радостное гудение пчел. Отец любит пчелиный гуд: «Он взывает к труду, к получению от труда благости». Мне и самому нравилось пчелиное гудение, от которого весь наш сад жил какой-то особенной, реально ощутимой жизнью. Даже облетавшие лепестки не просто опадали на землю как нечто ненужное, отжившее, посчитавшее, что отмеренный путь уже пройден и там, на ветвях, теперь зародилась новая жизнь, – они кружились, скользили под эту пчелиную песню, под пчелиную музыку, отмеряя такт за тактом, до полного завершения своего последнего танца, воздушного и неслышного. Земля, усеянная под яблонями этими лепестками, тоже становилась воздушной, нарядной…

На обратном пути я думал о том, как все взаимосвязано, как просчитано Великим Творцом в самом маленьком, том же пчелином гудении, и в самом большом, человеческом восприятии его.

В Минске по ту сторону Свислочи, над Троицкой горкой, кружат аисты. Их в этом году как никогда много. Везде, где только возможно, они строят гнезда. Особенно облюбовали крыши высоких зданий, коих в Минске за последние годы весьма прибавилось. Дворники ругаются, лазят по крышам с длинными шестами, на концах которых набиты гвозди, цепляют, сбрасывая гнезда наземь. Детвора негодует, плачет. Аисты тоже упорствуют и опять носят ветки на облюбованные места. И кто кого пересилит?

10 часов утра. Соборная площадь полна народа. В каре выстроились 30-я артиллерийская бригада и 2-я бригады легкой артиллерии, другие части 30-й пехотной дивизии.

Высокопреосвященным Александром в служении всего градского духовенства совершается из кафедрального собора в преднесении Минской чудотворной иконы Божией Матери крестный ход на соборную площадь. Здесь в присутствии их высокопревосходительств господина командующего войсками Виленского округа генерал-адъютанта Альбединского и господина командира 4-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Зотова, а также его превосходительства господина начальника губернии тайного советника Чарыкова был отслужен напутственный молебен. Его высокопреосвященство обратился к войскам с глубоко прочувствованной напутственной речью. Ее заранее отпечатали и перед молебном раздали всем полковым священникам и офицерам. Она будет долгие годы храниться в моем походном сундучке.

«Христоименитые воины!

После долгого мирного и спокойного стояния вашего в богоспасаемом граде сем и стране нашей высочайшая, священная для всех верноподданных воля Монарха призывает вас в дальнейший путь, ведущий ближе к месту брани русского воинства с неверными, неистовыми турками.

Святая Церковь напутствует вас благословением и молитвенными благожеланиями. Да будет путь ваш благопоспешен, мирен и безболезнен. Да вселит в вас Господь дух бодрости и мужества и дарует вам крепость сил телесных и душевных.