Наталья Колобова - Прелестник

– Сударь, у меня нет слов, чтобы выразить восхищение от этих роз, – воистину королевское внимание вы мне оказываете, – так начала свою речь Мари.

– Я рад, что они тебе понравились. Я знаю, что, как всегда, не вовремя пришел…

– Вам я всегда рада. И давно ли вас посетила счастливая мысль навестить меня?

Слегка иронический тон женщины не смущал герцога, но лишь раззадоривал.

– Собственно, эта мысль меня и не покидала, – откровенно заявил он. – Если б не служба, я пришел бы гораздо раньше.

– Неужели?

– Сегодня я уже свободен, а завтра гуляю до полудня.

– Так вы со службы? – удивилась Мари.

– Конечно.

– И домой не зашли? – не верилось ей.

– Тебе не о чем волноваться.

– И в самом деле, что я на вас набросилась, вы, верно, устали и голодны…

Луи засмеялся:

– Прийти к даме уставшим и голодным… Разве можно так не уважать женщину?

– В таком случае располагайтесь, как вам удобно, все к вашим услугам, – заключила Мари, все еще не найдя в себе опоры, чтобы раскрепоститься. Непредсказуемость ситуации пугала ее. Мари все же велела принести чего-нибудь съестного и вина.

Луи тем временем обошел комнату, внимательно осматривая, вернулся на свое место и сказал:

– Ты зря не хочешь воспользоваться моим предложением. Я найду тебе чудесный дом.

– Благодарю, но мне нравится здесь.

– Не спорю, не шикарно, однако уютно, душевно как-то. – Он остановил на ней долгий взгляд и вдруг сказал:

– Ты не переживай, моя хорошая. Если не хочешь, чтобы я остался надолго, так ведь я пойму – без слов.

– Почему вы так говорите? – смутилась она.

– Потому что ты никак не решишь, позволить мне остаться или нет.

– Откуда вы знаете? Луи улыбался:

– Дорогая, моего опыта хватит и не на такое. Если позволишь, я немного разоблачусь.

– О, конечно, как вам будет угодно.

Луи пожал плечами и, выгрузив на стол пистолеты, дагу [10] Дага – кинжал для левой руки. и шпагу, снял с себя жюстокор и камзол, оставшись в белой рубашке. (К белым рубашкам была у него особая страсть: невзирая на обстоятельства, Луи всегда надевал белое и непременно чистое. Некоторые шутили, мол, так и разориться можно, только герцога де Сен-Шели не проймешь насмешками: настоящий донжуан должен быть готов к тайным свиданиям в любое время дня и ночи).

Герцог отказался и от вина, и от еды, удивив Мари. Однако ее удивлению пришел конец, когда Луи неожиданно сообщил:

– Я подумал, что пора бы нам наладить отношения.

Он произнес эти слова так спокойно и буднично, что Мари не сразу осознала их смысл.

– То есть как? – остановив на его лице взгляд, проговорила она.

– Мы должны быть вместе, давно пора, милочка, куда дальше-то тянуть?

– Непременно сегодня? – поразилась Мари, чувствуя во всем теле слабость.

– Сейчас, дорогая, – уточнил Луи и потянул ее за руку, благо они сидели на диване рядом.

– Однако, – отрывая свою руку, заметила Мари и отодвинулась к другому краю.

Она изучающе смотрела на беззаботно улыбчивую физиономию герцога и не могла объяснить себе логики его поведения, может, оттого, что логика была очень проста и откровенна.

Луи не стал упорствовать, но в его глазах читалась полная уверенность в своих силах и в победе.

Мари тем временем встала и тихо подошла к окну. Ей подумалось, что лучше быть подальше, ведь от Луи можно ожидать каких угодно поступков. Стоя у окна, Мари чувствовала себя в безопасности. Тут ей пришло на память, сколько же замечательных вещей творилось некогда в Куломье. Посмотрев на герцога и будто сравнивая его нынешний образ с тем, что остался в ее памяти, Мари с сожалением отметила, что нынешний Луи не производит на нее того восторженного впечатления, как прежде. Он тоже смотрел на нее молча и бездействовал. Наконец, не без сомнения в голосе, Мари произнесла:

– Некогда вы замечательно пели…

– Радость моя, почему в прошедшем времени? – подхватил он, – я всегда пою с удовольствием.

– И сейчас можете спеть? – обрадовалась Мари.

– С превеликой радостью, особенно для тебя.

Инструмент принесли немедленно. Луи привычно настроил лютню, а Мари с интересом наблюдала за ним. Действительно, это было замечательно, ведь Луи не пользовался камертоном, настраивая по своему голосу, а голосом он чувствовал, физически ощущал высоту и качество звука. Если бы сейчас настроили другую лютню по камертону, то разницы не оказалось бы.

Луи спел незамысловатую, но трогательную старинную песню, а потом, не останавливаясь на разговоры, еще несколько произведений. Мари не сводила с него глаз, пораженная и покоренная не только естественной красотой голоса, но и каждым движением, выражением лица, – словом, исполнением. В ее голове не укладывалось, что именно Луи поет эти песни. Знал ли он о той силе, что исходила от него во время пения? Знал ли, что в эти минуты казался богом, на которого молились? Понимал ли, что искусство, с каким он исполнял любое произведение, преображало не только его самого, но и слушателей?

Мари благодарно улыбалась, когда он вернулся из своего мира и внимательно посмотрел ей в лицо, ожидая оценки.

– Оказывается, я так давно не слышала вас, – произнесла она. – Это прекрасно, достойно Орфея.

– Это говорит Эвридика? – с намеком ответил он.

Мари растерялась. Она невольно произнесла имя Орфея, но ведь оно не пустой звук, особенно для нее, да и для него, видно.

– Скажите, Луи, а что это была за песня? Последняя?

– Понравилась? – он бесцельно тронул струны.

– Очень. Кто же автор? У вас есть ноты? Луи только усмехнулся.

– Нет, нот у меня нету. А кто автор? Я думаю – Любовь, кто же еще?

– Любовь? – повторила Мари, – это что же, вы сочинили?

– Человек ничего не сочиняет, – Луи отложил лютню. – Что может создать жалкий человечишка? Грешить – сколько угодно… Любовь, только любовь…

– И все же, это ваша мелодия? А стихи?

– Да, если хочешь, – наконец сдался он.

– Я хочу знать о вас больше, – уверенно сказала она.

– Ради бога, разве я против? – смеялся он.

– А на скрипке вы еще играете?

– Редко, но бывает.

Мари вновь очутилась у окна, взволнованно ворошила прошлое, глядя невидящими глазами во двор.

Луи подошел к ней, тоже стал смотреть в окно.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Я вспомнила, как вы меня рисовали, – тихо ответила она, – где эта картина?

– В Куломье, в моей комнате.

– Вы никому ее не показывали?

– Я же дал слово. Но мне никто не запретит смотреть, правда?

Мари вдруг застыдилась:

– Зачем это? Отдайте ее мне.

– Ну уж нет, – он лукаво улыбался.

– Луи, мне стыдно, тем более прошло время.

– Время – это миф, – спокойно возразил герцог и больше не сводил сияющих глаз с лица Мари.