Роберт Стивенсон - Черная стрела (сборник)

Сигнал оказал далеко не желанное действие. В ночной тьме посыпался град наудачу посланных стрел. Люди на набережной стояли так плотно друг к другу, что стрелы попали в некоторых из них; раздались крики испуга и боли. Лорд Фоксгем был ранен при первом залпе. Хоксли сейчас же велел отнести его на судно, и в продолжение недолгой схватки люди лорда сражались без всякого руководства. Это, по всей вероятности, и было причиной последовавшего затем бедствия.

В конце набережной Дик с горстью своих людей удержал на минуту свою позицию. С обеих сторон было несколько раненых, сталь скрещивалась со сталью, ни один из отрядов не мог похвастаться преимуществом. Но в мгновение ока счастье изменило отряду с корабля. Кто-то крикнул, что все потеряно, и люди были настроены так, что охотно поверили неприятному известию, передававшемуся от одного к другому.

– Назад, братцы, если дорожите жизнью! – раздался новый крик.

Еще один из отряда, с истинным инстинктом труса, распространил весть, неизменно появляющуюся при всех отступлениях: «Нам изменили!» И в одно мгновение вся толпа, волнуясь и толкаясь, ринулась назад, вниз по набережной, обращая к преследователям свой беззащитный тыл и оглашая ночной воздух трусливыми восклицаниями.

Один трус отталкивал корму судна, тогда как другой держал его за нос. Беглецы с пронзительными криками вскакивали на борт или обрывались и падали в море. Некоторые из них были убиты преследователями на набережной. Многие пострадали на палубе судна: в слепом ужасе они поспешно вскакивали на борт, падая и давя друг друга. Наконец, нарочно или случайно, нос «Доброй Надежды» освободился от цепи, и всюду поспевавший Лоулесс, который все время оставался на руле, благодаря своей силе и храброму отпору немедленно направил судно на надлежащий путь. «Добрая Надежда» снова пошла вперед, в бурное море; потоки крови текли с палубы, заваленной трупами и ранеными. В темноте судно двинулось вперед, борясь с волнами.

Лоулесс вложил кинжал в ножны и обернулся к ближайшему соседу.

– Я здорово отметил их, кум, – сказал он, – этих крикливых, трусливых псов.

В то время как беглецы вскакивали на судно, спасая свою жизнь, они, по-видимому, не замечали грубых пинков и сильных ударов кинжалом, благодаря которым Лоулессу удалось удержать свое место во время всеобщего смятения. Но теперь они начали яснее понимать положение дел, а может быть, кто-нибудь кроме собеседника рулевого услышал его слова.

Пораженные паникой войска медленно приходят в себя, а люди, только что обесчестившие себя трусостью, как бы для того, чтобы стереть воспоминание об их проступке, часто переходят к совершенно противоположному настроению – к бунту. Так случилось и теперь: те самые люди, которые побросали свое оружие, которых втащили за ноги на палубу «Доброй Надежды», начали роптать на своих вождей и требовать наказания кого-то. Все возрастающее неприязненное чувство обратилось на Лоулесса.

Чтобы удобнее выйти из гавани, старый лесной бродяга направил нос «Доброй Надежды» прямо в сторону открытого моря.

– Это что такое! – заорал один из недовольных. – Он ведет нас в море!

– В самом деле! – закричал другой. – Ну, это явная измена!

Все хором принялись кричать об измене и пронзительными голосами с ужасными ругательствами требовали, чтобы Лоулесс поскорее привез их к берегу. Стиснув зубы, Лоулесс молча продолжал вести «Добрую Надежду» по тому же курсу, среди огромных волн. Частью под влиянием хмеля, частью из чувства собственного достоинства, он не отвечал ни на бессмысленные выражения ужаса, ни на позорные угрозы. Недовольные собрались позади мачты; ясно было, что они, как петухи на дворе, кричат, чтобы придать себе храбрости. Очевидно, они были готовы ко всякому несправедливому, неблагодарному поступку. Дик начал подниматься по лестнице, чтобы остановить проявления недовольства, но один из лесных бродяг, смысливший кое-что в морском деле, предупредил его:

– Ребята, – начал он, – право, у вас деревянные головы! Чтобы вернуться назад, нам надо выйти в открытое море, не правда ли? Ну вот, старый Лоулесс…

Кто-то ударил оратора в зубы и по лицу, и в следующее мгновение с быстротой огня, распространяющегося в сухой соломе, его повалили на пол; трусливые товарищи топтали его ногами, а затем кинжалами отправили на тот свет. Гнев Лоулесса прорвался наружу.

– Ведите корабль сами! – с проклятием прогремел он и покинул руль, не думая о результатах.

В это мгновение «Добрая Надежда» дрожала на гребне огромной волны. С ужасающей быстротой она опустилась до другую сторону гребня. Волна, похожая на большой черный бастион, вдруг поднялась перед нею; дрожа от сильного удара, «Добрая Надежда» ринулась своей носовой частью в прозрачную гору. Зеленая вода окатила судно с кормы до носа; высота воды доходила до колен; брызги летели выше мачты. «Добрая Надежда» поднялась с другой стороны с жалобным скрипом и дрожью, словно раненое животное.

Шестерых или семерых недовольных волны снесли за борт. Когда остальные несколько опомнились и к ним вернулся дар речи, они стали громко взывать к святым и призывать Лоулесса, прося его снова вернуться к рулю.

Лоулесс не заставил упрашивать себя. Весь хмель вылетел у него из головы при виде ужасного результата его справедливого гнева. Он знал лучше всех, какой опасности опуститься на дно подвергалась «Добрая Надежда». Эта опасность не вполне прошла и теперь, судя по тому, как неустойчиво она шла по морю.

Дик, сброшенный на палубу толчком и чуть было не утонувший, встал и пошел по колено в воде по залитой палубе. Шатаясь, добрался он до старого рулевого.

– Лоулесс, – сказал он, – мы все зависим от тебя. Ты храбрый, стойкий человек и действительно искусный в управлении судном. Я поставлю около тебя трех людей, чтобы они оберегали тебя.

– Напрасно, мой мастер, – ответил рулевой, пристально вглядываясь в темноту. – С каждой минутой мы удаляемся от отмелей, море с каждой минутой будет все сильнее напирать на нас. Что же касается этих плакс, то скоро все они будут лежать на спинах. Потому что, мой мастер, – это странная тайна, но сущая правда – дурной человек никогда не бывает хорошим моряком. Только честные и смелые люди могут выносить такую качку.

– Ну, Лоулесс, – со смехом проговорил Дик, – это просто поговорка настоящих моряков! Смысла в ней не больше, чем в свисте ветра. Но скажи, пожалуйста, как мы идем? Каково наше положение? Хорошо ли?

– Мастер Шелтон, – ответил Лоулесс, – я был францисканцем – благодарю судьбу за это! – и стрелком, вором и моряком. Из всех платьев, которые я носил, какие вы легко можете представить себе, я более всего хотел бы умереть в одежде францисканца и мене всего – в пропитанной дегтем куртке матроса. И на это есть две превосходные причины: во-первых, тут смерть может внезапно похитить человека, а во-вторых, из-за ужаса перед этой громадной соленой лужей, что у меня под ногами. – И Лоулесс топнул ногой. – Как бы то ни было, – продолжал он, – если сегодня ночью я не умру смертью матроса, то должен буду поставить большую свечу Богородице.