Олег Гончаров - Ночь Сварога. Полонянин

– Ты не смотри на него, княжич, – шепнула мне Велизара, – это ему хмель в голову ударил, а так он у меня смирный.

А между тем гульбище разгорелось с новой силой. Заразившись той удалью, с которой Кот и Глушила выделывали заковыристые коленца посреди Чурилиного двора, мужики решили потягаться в переплясе. Мальчишка-подгудошник на своем бубне взял залихватский лад, его напарник подхватил на жалейке, а гудошники еще сильнее раздули свои лягушачьи щеки. Даже старик-гусляр, придремавший было недалеко от костерка, очнулся, на мгновение прислушался, а потом ударил по звонким струнам 34 34 Музыканты всегда высоко ценились на Руси. Обычно они играли в паре – какой либо музыкальный инструмент (жалейка, гудок или рожок) и бубен. На бубне задавался ритм, а музыкант выводил мелодию. Что касается танцев, они делились на ритуальные, мужские и женские. К ритуальным танцам относились всевозможные хороводы, к женским – топотухи и мотани, а к мужским – переплясы. На последних стоит остановиться особо. В переплясах (гопаке, ползунце, в так называемых «трюковых» плясках) без труда угадываются боевые приемы, подсечки, удары и подножки. В настоящее время во многих уголках России довольно успешно из дошедших до нас танцев вычленяются элементы «народных единоборств». Однако, на мой взгляд, большинство современных «бойцов-народников» танцевать совершенно не умеют и в своих поисках истины пытаются идти по пути наименьшего сопротивления, часто искусственно соединяя приемы восточных единоборств с русской традицией, и в результате получаются весьма корявые, неорганичные и нежизнеспособные гибриды. Впрочем, это мое личное мнение. .

Кот стал заводилой. Он козырем прошелся вдоль столов, встал посреди двора, оправил кушак, закинул за ухо оселок и трижды притопнул по доскам дворового настила.

– Эй, посадские! Выходи бороться! – выкрикнул он и, приноравливаясь к ладу бубна, принялся прихлопывать ладошками по груди, коленям и голенищам сапог.

Потом он резко махнул через левый бок, высоко выкидывая ноги, и колесом, не касаясь руками земли, пролетел над двором.

Это вызвало всеобщий восторг и одобрение.

– Принимаем! – ответил ему Глушила, присел на корточки и неожиданно быстро прокатился бочонком вокруг конюха.

Только не рассчитал силы свои немереные, а может, голова от хмельного закружилась. Соскользнул он с каблука, да со всего маха об настил саданулся.

– Эй, Глушила! – в наступившей тишине окрик Чурилы показался грозным. – Ты мне так все доски во дворе переломишь!

И от этого великан еще больше смутился.

Выручил мальчишка-подгудошник. Он выскочил на середину и начал вытворять с бубном всякие чудеса. Он стучал по нему кулаками, коленями, головой и плечами, и при этом ноги его вытворяли разные разности. Мальчишка то шел ползунком, носками лапотков выстукивая по козьей коже бубна, то высоко подпрыгивал, широко раскинув в стороны ноги, то вдруг, словно провалившись под лед, уходил вниз на вертушку. Бубен в его руках не умолкал ни на мгновение, заставляя мое сердце биться все чаще и чаще.

– Баянка, жги! – крикнул Глушила, довольный тем, что все сразу забыли о его неудаче.

– Что за малец? – спросил я у Велизары.

– Это Баян, сирота подгудошная. Он месяца два назад из Чернигова пришел, да к Заграю прилобунился 35 35 Прилобуниться – (дословно) прижаться лбом. Пристроиться. . Заграй музыкант знатный, а с таким напарником они в Киеве в почете оказались. На свадьбы да на родины их приглашают – отбою нет.

– Лихо у него плясовой бой выходит, – я прихлопнул в ладоши.

– Ты еще не слышал, как он бывальщины складывает, и сам те бывальщины поет.

Но, как поет Баян, в этот вечер мне услышать не довелось. Громкий стук в ворота прервал дробь бубна.

– Эй, народ! – раздалось из-за забора, – Пригласить на свой веселый пир вольных витязей не желаете?

– Как же не желаем? – в ответ крикнул Чурила. – Проходите, гости дорогие. Ребятки, – позвал он челядь, – отнимите от ворот запоры, проведите витязей за столы. И еды, и питья ноне всем хватит.

Молодцы бросились выполнять приказание, и через мгновение, под приветственные крики подвыпившего народа, на освещенный факелами двор вошла большая ватага хоробров 36.

Старший среди них отвесил земной поклон хозяину.

– Здрав будь, Чурила, посадник Подольский! Здравы будьте, люди радостные!

– Здрав и ты будь, Соловей, – поклоном ответил Чурила. – Откушайте и повеселитесь с нами.

Тут же Соловью подали ведерную братину, по края наполненную бурлящей брагой.

– За Коляду, Перуна, Велеса Мудреца, других Богов и Сварога над ними, – поднял он братину и сделал несколько больших глотков. – А ничего бражка, – кивнул он довольно, передал братину следующему витязю, громко рыгнул и огладил бороду, – сладенькая.

Братина пошла по рукам.

– За Макощь!

– За Световита!

– За Хорса!

Из разных земель пришли хоробры, и каждый своего Бога славил. Наконец я услышал:

– За Даждьбога!

Путята, а это был он, приложился к братине. За ним Зеленя с Яруном пригубили, а я вдруг понял, что стою и глупо улыбаюсь.

– Никак наши? – прошептала Велизара, а у меня стало теплее на сердце.

– Эх! – махнул я рукой горестно, – только Смирнова не хватает.

Но знал я, что Смирной сейчас поднимает заздравную чашу хмельной сурицы в чертоге небесном, в Сварге Пресветлой. За нас.

– Дядька Соловей! – подскочил к старшему витязю мальчишка-подгудошник. – Помнишь меня?

– Как не помнить? – обнял его Соловей, точно отец сына. – Песню твою частенько вспоминаю. Да ты вырос-то как! Совсем отроком стал. А помнишь…

– Здраве буде, Добрын Малович! – кто-то хлопнул меня по плечу.

– Путята!

Мы собрались в горнице у Чурилы. Я долго уговаривал их отказаться от затеи с моим освобождением. Дольше всех противился Путята. Он упрашивал меня уйти после ристания с ними. Он хотел войны. Он хотел воли для земли Древлянской и не понимал, не желал понимать, что не пришло еще время. Не равны силы. Что кровью будут течь реки, а вдовам не хватит слез, чтобы оплакать павших.

– Знаешь, Путята, – наконец сказал Соловей, – а княжич прав.

Хоробр вступился за меня, и я был благодарен ему. Только кто тогда мог предположить, что моя благодарность для Соловья через несколько лет смертью лютой обернется? Вот ведь как судьба порой нами вертит.

Я проспал почти до самого вечера. Накануне долго мы говорили. Все думали и рядили земляки, как сделать так, чтобы лик Даждьбога снова над Коростенем взошел. С Зеленей вспоминали наши давние споры и смеялись над ними, с Путятой песни тихонько пели, а Ярун рассказывал, как он Ингваря на конце стрелы своей держал, как они с Путятой старались отца из Любича вызволить. Потом помянули погибших. Я хоробрам про то, как бежать собирался, про смерть Красуна рассказал. Выпили мы за то, чтоб его Водяной не сильно мучил. Потом за то, чтоб на ристании рука верной была, а голова ясной. Потом… я не помню, как заснул.