Евгений Хацкельсон - Сумрачный гений. Повесть и очерки из истории военной авиации XX века

Заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс

– Как вы думаете, какова была истинная причина поступка Гесса? – вновь спросил британский полковник.

– Но ведь он у вас сидит за решеткой, а не у меня! – удивился Мессершмитт вопросу. Американец усмехнулся.

– Я полагаю, – продолжал Вилли, – что Гесс был абсолютно нормальным, и что он полетел в Англию на переговоры по секретному заданию самого фюрера. А вы, британцы, упрятали его в тюрьму.

– Ваш друг Гесс, – жестко сказал американец, – равно как Геринг, Мильх и другие нацистские преступники предстанут перед международным трибуналом. Я уверен, что их всех ждет виселица.

– Они мне не друзья, – ответил Вилли, помрачнев, – я был вынужден общаться с этими людьми, потому что они были представителями государства, которое заказывало мои самолеты. Я не политик, я всего лишь ученый, авиаконструктор, и за действия политического руководства своей страны отвечать не могу.

– Но вы осознаете, что ваши самолеты стали инструментом агрессии?

– Я создавал свои истребители не для агрессии! – сверкнул глазами Мессершмитт. – Моей целью было создание самолета для защиты неба Германии. И я был очень огорчен, когда узнал, что мы напали на Польшу. Когда мы присоединили к себе Австрию, Чехословакию и Судеты, это было хотя бы без войны. Я надеялся, что Гитлер остановится на этом. У нас была сильная армия, мощная авиация, мы могли за себя постоять, дать отпор любому агрессору. Но когда по радио объявили о войне с Польшей, я пришел в отчаянье, ведь это означало, что мы развязали новую мировую войну. Но что я мог сделать? Мы все оказались в этой страшной ловушке. Когда же мы напали на Россию, я окончательно понял, что Германия обречена.

– Хорошо, что вы понимаете вину Германии в развязывании войны, – важно сказал британец. – И заметьте, что именно немецкий народ на свободных и демократичных выборах вручил власть над собой Гитлеру и его кровавой банде.

– Так это была ваша месть немецкому народу, когда вы своими дальними бомбардировщиками уничтожали вместе с населением целые города? – глухо спросил Мессершмитт.

– Война есть война! Бомбардировщики Люфтваффе тоже бомбили Англию. Знаете, что они сделали с Ковентри и центром Лондона?

– Знаю, – тихо ответил Вилли. – И про Ковентри, и про Лондон, и про Гамбург, и про Дрезден, где страшной смертью погибли тысячи детей и женщин. Будь проклята эта война, которая превращала людей в кровожадных зверей! Хорошо, что она закончилась. Теперь победители будут судить и казнить побежденных. Фельдмаршал Мильх в ваших руках, или он достался русским?

– Он сдался командиру нашей пехотной дивизии, – ответил американец. – Правда, Мильх выбрал неудачный для этого момент.

– Что это значит?

– Этот полковник только что вернулся после экскурсии в ближайший концлагерь. И тут к нему является Мильх, важный и надутый как индюк, при полном параде и с фельдмаршальским жезлом в руках. Командир схватил его за грудки и, чуть было, не вытряс из него всю душу, а потом вырвал у него из рук жезл и сломал его о фельдмаршальскую голову.

– Этот Мильх немало попил моей крови, – заметил Мессершмитт.

– А я бы на вашем месте поинтересовался, что так расстроило полковника, – сказал американец. – Вот, полюбуйтесь!

Он достал из портфеля пачку фотографий и бросил ее на стол. Это были снимки, сделанные военным корреспондентом в только что освобожденном концлагере. На них были истощенные до последней крайности люди в арестантской одежде, которые стояли возле забора с колючей проволокой, трубы печей крематория, бараки, пулеметные вышки, газовые камеры, дети с выжженными на руках номерами.

– Это был лагерь смерти, – пояснил полковник, наблюдая за реакцией Мессершмитта. – Эсэсовцы тут издевались над несчастными узниками. Людей ежедневно сотнями умерщвляли вот в этих газовых камерах и сжигали в печах вот этого крематория. Тех, кто избежал газовой камеры в день прибытия, медленно убивали голодом и непосильной работой, у детей ежедневно забирали кровь для раненных солдат вермахта и отправляли в печь, когда взять было уже нечего.

– Какой ужас, – прошептал Вилли, рассматривая страшные фотографии. – Теперь я понимаю вашего полковника. Я бы на его месте в этот момент застрелил любого попавшегося мне под руку немецкого генерала.

– Неужели вы ничего не знали обо всем этом?

– Нет! – воскликнул Мессершмитт. – Клянусь вам, у нас, простых немцев, не было никакой информации об этих чудовищных преступлениях СС. Министерство пропаганды доктора Геббельса рассказывало нам только о зверствах русских солдат, творимых над несчастным немецким населением.

Мессершмитт выглядел совершенно потрясенным, и полковник решил, что настал удобный момент сделать ему предложение, ради которого его сюда и доставили.

– Я верю вам, господин Мессершмитт, – торжественно сказал полковник, – и от лица всех союзников уполномочен сделать вам официальное предложение.

– Какое предложение? – Вилли рассеянно поднял голову.

– Мы предлагаем вам сотрудничать с нами в качестве консультанта авиационной промышленности. Вы переедете в США, вам будут созданы все условия для работы: у вас будет свой дом, высокий оклад, в перспективе вы сможете возглавить собственное конструкторское бюро. Вы согласны?

– Нет!

– Подумайте хорошенько. В Соединенных штатах вы полностью реализуете свой потенциал ученого. Ваш реактивный Ме-262 – самый передовой в мире истребитель, и вы сможете развивать эту тему дальше. Мы ведь все равно заберем образцы этого самолета и всю техническую документацию.

– Да, конечно, я понимаю.

– Так почему же вы не хотите сотрудничать с нами? Согласие охотно дают многие ваши коллеги-конструкторы и ученые. Например, Липпиш, автор ракетного перехватчика Ме-163, и многие другие.

– Это их дело, – хмуро буркнул Мессершмитт, – а я никуда не уеду из Германии. Я останусь в своей стране.

– В разбомбленной, уничтоженной, униженной стране? Подумайте, какое будущее вас в ней ждет.

– Будь, что будет!

– Хорошо! – полковник встал и подошел к окну, заложил руки за спину. – Вас, разумеется, никто не увезет в Соединенные Штаты насильно. Но учтите, что вы можете быть привлечены к суду, и мы не сможем защитить вас от преследования.

– За что?

– За использование рабского труда заключенных на ваших заводах, за проводимые над людьми опыты.

– Никаких опытов над людьми я не проводил, – резко возразил Мессершмитт. – А что касается заключенных, то если они и попадали на мои заводы, это было для них счастьем. В этом я еще раз убедился, посмотрев ваши фотографии. Впрочем, я готов ответить на любые вопросы следственным органам оккупационных властей.