Михаил Попов - Обреченный царевич

Гист задавал мальчику простые вопросы самым дружелюбным тоном:

– Любит ли Мериптах царя Апопа?

– Да.

– Мечтает ли он отправиться в Аварис?

– Да.

– Готов ли он стать воином непобедимого царского войска?

Мериптах отвечал быстро, не раздумывая, но вместо ясности и спокойствия, что должны были поселиться в его сердце после блестящей сдачи этого незамысловатого экзамена, в груди начала зарождаться какая-то душевная тошнота. Он вспомнил себя стоящим перед дядей Аменемхетом, когда тот произносил страшные хулы в адрес Авариса и Апопа. И ему вдруг стало казаться, что этот молчаливый офицер, в сторону которого страшно смотреть, видит, что каждый ответ заключает в себе червоточину. Особого рода тоска облизывала змеиным языком сознание мальчика. Он поглядел на отца в надежде на поддержку. Князь Бакенсети был растерян, пытался это скрыть, и у него это получалось плохо. Крепкие пальцы массировали подлокотники, ноздри раздувались, нижняя челюсть ездила из стороны в сторону. Тнефахт тоже ничего не понимал, он медленно скреб одутловатую щеку, глаза глупо блестели. Княгиня Аа-мес присутствовала в беседе лишь в качестве прекрасного, безмятежно улыбающегося барельефа. Можно было подумать, что она не просто не понимает ничего в происходящем, но и не желает понимать. О, если бы можно было приблизиться к ней, взять за руку и прижаться щекой к этой руке. Однажды такое было, в прошлом году, и мальчик навсегда запомнил ощущение блаженства, что дарили ему прикасающиеся ко лбу и к шее пальцы.

– Ты можешь идти, Мериптах, к своему учителю, если только он еще не лег спать, – сказал Гист, приветливо улыбаясь.

Посмотреть или не посмотреть, думал Мериптах про незнакомого гиксоса, отступая спиной к двери. Так и не посмотрел.

После его ухода начался пир. Столичные гости, сопровождаемые хозяевами, перешли в соседнюю залу, где все уже было готово благодаря стараниям Хуфхора. Ничего похожего на общий стол традиция египетской трапезы не предполагала. Пирующие устраивались по двое, по трое на подушках, там, где им показалось удобным. Непрерывно снующие служанки обносили их угощениями и напитками.

Правящая чета воссела на самую высокую гору подушек. Меж супругами поместили большое золотое блюдо, с которого они, согласно старинному правилу, должны были угощаться по очереди. Бакенсети не хотелось есть из-за сегодняшних переживаний, и вообще ему хотелось сидеть не там, где предписывали правила, но с гостями. Ему казалось, что он не договорил с ними, не услышал от них самое важное.

Мегила и Гист сидели неподалеку в обществе Тнефахта. Он в соответствии со своим чином должен был развлекать гостей. Их беседу вряд ли можно было назвать оживленной. Начальник гарнизона молчал, видимо, полностью исчерпав свою роль в прежнем разговоре. Мегила задавал главному советнику короткие деловые вопросы, касающиеся дел в городе, в княжестве. Оказалось, что и отряд Небамона отнюдь не забыт. «Царский друг» очень хотел бы выяснить, в какой степени эта шайка является серьезной вооруженной силой и насколько она связана с верховным жрецом Птахотепом. О нем известно, что он человек опасливый и даже трусливый, можно ли представить себе, что он начал замышлять какой-то мятеж против Авариса? Визирь выражал по этому поводу сомнения. Что касается столь неожиданного прибытия в Мемфис верховного жреца Аменемхета, тут вообще трудно что-то сказать. Представить себе, что таким образом мог бы осуществляться сговор меж первосвященниками главных городов Верхнего и Нижнего царств, невозможно. Слишком все здесь на виду. Да и те, кто приставлен наблюдать за Аменемхетом, утверждают, будто бы он, остановившись практически на территории храма Птаха, так еще ни разу и не виделся с его настоятелем.

– Так для чего же он здесь? – с едва заметным мрачным недовольством в голосе спросил Мегила.

Тнефахт ответил не сразу, кратко оглянулся на князя, как бы сомневаясь, имеет ли он право говорить о затронутом предмете.

– Дело тут в племяннике.

Мегила перестал жевать. Поднял глаза на толстяка:

– В первый же день своего прибытия он завлек мальчика к себе и, судя по тому, что потом рассказал Мериптах, уговаривал его плыть с ним в Фивы.

«Царский брат» медленно проглотил то, что было во рту.

– Но мальчик заперт теперь во дворце, и днем и ночью за ним следят много пар глаз.

– Зачем он ему?

Толстяк виновато пожал плечами, хотя имел полное право не знать, что творится в голове фиванского жреца.

– А еще Себек. В одну из ночей, когда Мериптах молился на дамбе, за ним приходил сам Себек.

Увидев, что мрачное серое лицо исказилось в неожиданной, страшноватой улыбке, Тнефахт стал оправдываться, говоря, что это все со слов мальчика, а он любит выдумывать и иногда делает это с поразительной изобретательностью. Может, никакого крокодила и не было. Мегила прервал этот лепет неожиданным и не совсем понятным вопросом. Он спросил, как чувствует себя Рех.

Тнефахт не расслышал или не сразу понял, поэтому наклонился к «царскому брату» с вопросительным выражением на лице: кто?

– Рех, – повторил тот, и получилось достаточно звучно. Настолько, что услышавшая это имя госпожа Аа-мес слегка поперхнулась. Хотя, возможно, это и не было связано с услышанным. Толстяк объяснил шепотом, что они знают этого человека под другим именем, а это стараются забыть. Чувствует себя этот человек преотлично, и если… Мегила поднял руку – хватит!

Спустя короткое время Тнефахт отлучился, ибо ничего во дворце не делалось без его распоряжения, и два гиксоса остались наедине. И тут младший, выпив терпкого, сладкого вина, которым всегда славились здешние виноградари, нарушил почтительное молчание:

– Чем дальше, тем я больше убеждаюсь в небывалых качествах этого мальчика Мериптаха.

Мегила отпил вина тоже:

– Глупые египетские сплетни. Крокодилы не разговаривают.

– Даже если он это придумал… Удивительный мальчик.

– Я видел много городов и много мальчиков. Поверь, этот ничем не выделяется. Грязный замухрышка.

– Мне кажется, Бакенсети специально держит его в таком виде.

Мегила недовольно поморщился:

– Зачем?

– Затем, что, если его отмыть, умастить, нарядить, он поразит воображение. И ум такой забавный.

– Такое впечатление, что ты уже сорок лет, как покинул Аварис, тебе любой куст представляется смоковницей. Обычный мальчишка.

Начальник гарнизона почтительно согласился с мнением «царского брата», но заметил все же, что прямой долг требует, чтобы он сообщил о Мериптахе в столицу. Промедление в этом вопросе, как прекрасно знает его старший друг, может быть расценено очень нехорошо и стоить остатков карьеры.

В ответ на это Мегила ничего не сказал и поднял чашу. Сразу же к нему подбежала тоненькая девушка с кувшином. Когда «царский брат» подносил чашу ко рту, вновь появился Тнефахт. Вид у него был озабоченный. Только что он говорил со своим лазутчиком. Место, где располагается отряд Небамона, установлено точно.