Михаил Попов - Обреченный царевич

С тоской необыкновенной подумал мальчик о том, что и здесь он не совсем вовремя. Облачение матушки – это процесс таинственный. Сейчас принесут изображения богинь, чтобы их видом напомнить жене правителя о ее величии и долге.

– Что тебе, Мериптах? – сказала Аа-мес в поднесенную к губам чашку. Сказала так тихо, словно беседовала именно с чашкой, а не с сыном. Сказала, не поворачивая головы, оставаясь для мальчика невыносимо влекущим, поразительно очерченным профилем. Профилем почти статуи, когда бы не едва заметное движение слегка выпуклых, непреднамеренно капризных губ. Мериптах замер, пораженный этим зрелищем, особенно выразительным почему-то именно сегодня. Дыхание у него остановилось в середине груди, подпираемое снизу холодом, а сверху подавленное восторгом. Княгиня и не думала повторять свой вопрос, она отхлебнула молока, порцией не большей, чем за один раз отхлебывает никуда не спешащая ящерица.

Про княгиню Аа-мес говорили, что она «не любит говорить». Ее прошлое было окутано тайной. Кажется, она была дочерью жреца бога Хонсу из Таниса. А может, дочерью жреца другого бога или жреца из другого города. Достовернее всего было то, что в жены Бакенсети ее отдал сам царь Апоп, еще до того, как сделать его мемфисским князем. И именно там, в не совсем ясной земле, родился он, Мериптах. Мальчик, если бы ему велели задуматься на эту тему, признался бы, что ему нравится то, что его мать так таинственна и что про нее так мало известно. Эта таинственность была частью ее непроницаемой красоты. Впрочем, сейчас он думал не об отвлеченных этих вещах, а о том, повернется ли к нему матушка всем лицом или нет. Ему этого хотелось так сильно, и у него было так мало возможностей повлиять на нее. И вот он, понимая, что все портит, что его не поймут, ибо он, явившись сюда, не смог «войти», стал быстро-быстро рассказывать свою ночную историю. Его никто не перебивал. Бесте и Азиме продолжали деловитую возню с париком, девушки-опахальщицы смотрели на него с интересом, но, твердо зная правила, установленные на женской половине дворца, не позволяли себе даже улыбнуться.

– Матушка, это был сам Себек, он приходил за мной? – в тихом отчаянии прошептал Мериптах.

– Это было ночью? – вдруг спросила Бесте, оторвав круглый тусклый глаз от парика госпожи.

– Да.

– Может, это тебе приснилось, Мериптах?

Первой хмыкнула Азиме, и струйка ароматического масла из соломины обрызгала мальчику пальцы на ногах. Прочие девушки залились смехом так, словно были им переполнены, одна даже повалилась на колени, опираясь на древко своего опахала.

– Это Себек, сам Себек приходил за мною!

За спиной Мериптаха бушевал уже целый смеховой вихрь. Смеялись вышивальщицы, флейтистки, массажистки, маникюрщицы, смотрительницы косметических ларцов. В этот момент произошло самое удивительное: княгиня Аа-мес медленно повернула голову в сторону своего сына. Она не смеялась. Даже не улыбалась. Ее лик сиял, большие голубые глаза, с помощью мемфисской косметики сделавшиеся огромными, неподвижно глядели на осмеиваемого рассказчика. Глядели спокойно, изучающе. Мериптах склонил голову на грудь и попятился.

Очнулся только в коридоре под колоннами каменного папируса. Все-таки она не смеялась. Нет, зря, зря он ворвался посреди туалета, так ему и надо, и правильно, что все над ним потешались! В глубине души он так не думал, но ему хотелось поддаться на эти собственные уговоры.

Куда теперь?

В «Дом жизни»! Позднее утро, все там. И Утмас, и Бехезти, и Рипу. Там учитель Неферкер, вздорный старик, и умом несомненно уступающий Тоту, но кроме него обратиться сейчас не к кому.

Мериптах побежал не к воротам, а в обратном направлении, на дворцовые зады. Не потому что боялся стражников, они бы скорее всего не обратили бы на него никакого внимания, просто он выбрал наиболее короткую дорогу. Петляя и виляя, он пробрался меж полыхающими кухнями и распаленными поварами. Миновал череду мастерских, маленьких сарайчиков с распахнутыми настежь дверьми, внутри по три-четыре окаменевшие в своем старании фигурки ремесленников. Только в кузнице жизнь, грохот и огонь, как на кухне. Слева у него остался «Дом женщин». Ворота распахнуты в этот утренний час, туда-сюда, наподобие пчел, снуют, питающиеся смехом, прислужницы с женской половины. Обогнув заднюю корму дворца, Мериптах миновал бассейн и обступивший его сад. Далее выстроилась целая череда навесов из сухих пальмовых листьев. Там стояли в огромном количестве глиняные, большие и маленькие, широкогорлые и узкогорлые, кувшины – охлажденное пиво, молоко, простокваша, пальмовое масло и еще масса всякого ежедневно необходимого припаса. Сюда прилетали обалдевшие от жары и оплеух поварята и флегматичные, все с оттопыренной нижней губой писцы (человеческое самомнение всегда поселяется в нижней губе), разворачивали свои свитки. И масляный писец отпускал масло, а молочный – молоко. Хуже всех приходилось медовому писцу, он весь опух от осиных укусов.

За этими навесами было самое интересное место во всем этом громадном дворцовом городе. Что-то вроде свалки. Дырявые кувшины, разломанные повозки и мебель, бычьи скелеты, битый кирпич, гирлянды засохших цветов, тряпки и еще много-много всего. Здесь нестерпимо смердело, здесь стояли целые черные столбы из мух, здесь водились лучшие червяки для рыбалки, здесь его примерно два месяца назад походя, почти на бегу, совратила одна дворцовая танцовщица, запомнившаяся ему какой-то несусветной скользкостью всего тела и снаружи, и внутри и отсутствием двух передних зубов. Он был ужасно рад происшествию, потому что все его приятели – и великовозрастный, пятнадцати лет, Бехезти по кличке Шеду, что значит бурдюк, и обладатель невероятного по своим размерам, всегда охотно демонстрируемого уда Утмас – уже давно, по их словам, занимались этим потным делом со всякими скотницами.

Но не беззубая танцовщица была для Мериптаха главной тайной свалки, а подземный ход. Да, однажды, под обломками старой бочки, под кучей сухих веток акации он обнаружил уходящий под землю лаз. Подземный ход в мемфисском дворце и любом храме не был никакой редкостью. Город стоял на этом месте многие сотни лет и хранил в своей памяти и под своею пыльной шкурой множество тайн. Сколько подземных лазов обрушилось, сколько было просто забыто или забито костями любопытных и неосторожных. Но одно дело подземный ход вообще, охраняемый, кому-то принадлежащий, серьезный, а другое свой. Свой собственный. О нем не знал никто из приятелей и, насколько удалось проверить, никто из слуг. Вел он из княжеского дворца в соседний дворец, где жил первый визирь князя толстяк Тнефахт.

Мериптах конечно же исследовал подземную дыру. Ход был длиною всего локтей в сорок, выходил с той стороны на поверхность в маленьком глиняном дворике, окруженном со всех сторон заброшенными конусообразными амбарами. Чьих-либо свежих следов там Мериптаху обнаружить не удалось, и посему он решил, что является законным и единственным обладателем этого сокровища. Эта узкая, с шершавыми боками дыра даже снилась ему иногда, и он был уверен, что она сыграет в его жизни, может быть даже скоро, выдающуюся роль.